Меня подбросило, откинуло назад. В ушах зазвенело, в глаза словно плеснули огнём. Я отлетел, шлёпнулся в воду лагуны. Меня захлестнула боль от разодранной, лопнувшей кожи, изломанных костей, разорванных мышц, выбитых суставов. Я попытался закричать, но лишь захрипел – уцелевшее лёгкое отчаянно пыталось работать за пробитое.
Как вдохнуть, пошевелиться? Вода лагуны несла меня, тянула вниз. Я заморгал. Зрение немного прояснилось. Вода тащила меня в воронку от взрыва вместе с разрозненными блоками песка и земли. В бурлящей воде – кровавые ошмётки жертв: обрывки коровьей шкуры, красный кусок говядины, две ярко-розовые птичьи тушки и единственное белое перо. Бедные животные.
Я сложил их останки в рюкзак и, пошатываясь, выбрался из воронки, затем, преодолевая головокружение, взобрался на холм. Колени тряслись, болели бёдра. Меня качало от пульсирующей боли. Как же спастись от таких бродячих бомб?
Я оглянулся, споткнулся и врезался в дерево. Ох, какое твёрдое! Раны вспыхнули новой болью. Мои полопавшиеся губы раскрылись, чтобы испустить крик, – и на этот раз у них получилось.
Протяжный, жуткий, полный страдания вопль вырвался из обоих моих лёгких. Я выздоравливаю с фантастической быстротой!
Ходьба превратилась в бег, тот – в безумную скачку галопом. Я ощущал, как исцеляются кости, восстанавливаются сосуды, новая юная ткань заполняет трещины кожи.
К тому времени, как я захлопнул за собой дверь, моё тело почти полностью выздоровело.
Да, почти.
Раны ещё окатывали болью, но перестали затягиваться с прежней скоростью.
Еды!
Я потянулся в рюкзак. Одно яблоко плюс останки животных. Я съел яблоко. Хм, мало. Схватил тушку курицы и, недолго думая, умял за обе щеки.
Интересно, в той жизни меня предупреждали об опасности поедания сырого птичьего мяса? Если и да, то какая сейчас разница? Я не мог думать ни о чём, кроме боли, и отчаянно хотел прекратить её.
Как только я проглотил последний кусок холодного резинистого мяса, из моего бурлящего желудка вырвался ком тошноты, подкатил к глотке. Я хрипел и булькал, перед полными слёз глазами плыли зелёные пузыри. Я выбежал на пляж, пытаясь выблевать заражённую гадость.
Но мир не позволил мне. Целую жуткую вечность, полную мук, я стоял и терпел.
Вдобавок к желудочно-кишечным мукам, я обнаружил, что мерзкое мясо не помогло мне выздороветь.
– Только этого не хватало, – простонал я.
Содрогаясь от воспоминаний о пережитом, я уныло заглянул в рюкзак.
– Ладно, – сказал я оставшимся животным частям. – Я понял. Вас надо готовить.
Добыча огня превратилась из интересного упражнения в проблему первостепенной важности. Но я уже говорил, что не имею понятия, как развести здесь огонь. Напряг мозг, пытаясь выудить полезные воспоминания. Кажется, в прошлом мире тёрли палку о палку. Ну, если пищевое отравление здесь такое же, как и в прежнем мире, отчего добыче огня не остаться той же самой?
А оттого, что я даже не могу взять палки в обе руки. В правую – могу. Но если попытаться взять что-нибудь в левую руку, немедленно открываются четыре светящихся квадратика и вещь перемещается в один из них.
– Ну, здорово, – пробурчал я и попробовал обойтись одной палкой.
Огонь я не развёл, но потратил кучу времени. Я ни обо что не мог потереть мою палку. Мог лишь бить ею. Даже вышиб блок из стены своей хижины. Внутри стало светлее, а я вспомнил о том, что прошло уже полдня. Закупорил дыру блоком и испробовал последнюю возможность: бить палкой по доске. Желудок жалобно забурчал. В раны будто насыпали соли.
Ох.
Хочешь, не хочешь – а надо упражняться в сыроедении. Второго цыплёнка я трогать не стал и настороженно посмотрел на говядину. Интересно, опасно есть любое сырое мясо или только кудахтавшее при жизни? Эх, чего б я только не дал сейчас за совет профессионального эксперта по безопасности еды!
Я поднёс мясо ко рту, обнюхал, словно пёс, попытался представить, как говядина выглядела в моём мире, под стеклом ярко освещённых прохладных супермаркетов, или испускающей пар на тарелке рядом с овощами и картофельным пюре. Кажется, внутренности того, испускавшего пар, куска были ещё розовые, не пропеченные целиком.
От воспоминания во мне родилась тяжёлая горечь, хуже тошноты. Как же мало я знаю о том, кто я!
Почему я не могу представить ничего, кроме этого бифштекса на тарелке? Где стол? Комната? Лица людей, обедающих рядом? Я кушал вместе с родителями? С детьми? Друзьями? Или я ел в одиночестве, как сейчас?
Такие мысли вели прямиком в чёрную дыру отчаяния. Здравомыслия ради, я заставил себя думать о другом.
– Ладно, – согласился я и взял останки коровы. – Но только пусть меня не тошнит, хорошо?
Вообще-то сырая говядина оказалась не намного приятнее курятины плюс к тому – жёстче, грубее, волокнистее. Но вкус был отчётливей. И главное: мне не стало дурно, все мои раны окончательно затянулись.
Я до сих пор не мог окончательно поверить в свою суперспособность. Ведь всего несколько минут назад меня чуть не разорвало в клочки. Сколько времени потребовалось бы медицине прежнего мира, чтобы поставить меня на ноги? Часы операций, недели в реанимационной палате, месяцы – а может, годы – терапии. И это не говоря о затратах времени, сил и материалов, повязок, гипсов, лекарств, машин и армии квалифицированных специалистов. Сколько же денег потребовалось бы заплатить этим специалистам? А что делать, если таких денег нет?
Даже моя нарисованная одежда восстановилась чудесным образом. Я посмотрел на свои саморемонтирующиеся ботинки и вспомнил старую историю про босого, который понял, насколько он счастлив, после того как встретил человека без ног.
– Будь благодарен за то, что имеешь, – заключил я, кивая своим зажившим рукам и ногам.
– Г-р-р, – отозвался желудок, напоминая: пусть ты и цел, но зверски голоден.
– Придётся вам подождать, – сказал я цыплячьей тушке и яйцу.
Кстати, оно пережило взрыв без малейшего ущерба. Семена, чуть не загнавшие меня в могилу, тоже благополучно выдержали атаку крипера. Я посадил их в ряд за первыми посаженными, надеясь, что не зря теряю бездну времени.
Когда последние ростки показались из обработанной земли, по моей спине пробежал внезапный холодок. Солнце уже пряталось за западный край Горы Разочарования.
– Когда-нибудь я выясню, сколько же времени здесь длятся дни, – пообещал я себе и направился к хижине.
Я снова задрожал от вечернего холода. Интересно, отчего так мёрзну? Меняется пора года? Или я не замечал, как холодает к ночи?
Мои предположения оказались неверны. Но я далеко не сразу понял, что страдаю от истощения и ощущаю симптомы его начальной стадии.
Мне захотелось взобраться на холм и погреться в лучах заходящего солнца. Возможно, я сверху увижу яблони, которых не замечал до сих пор.
