Кстати, я упомянул, что на четвёртом этаже – моя мастерская? Я построил её большей, чем другие этажи: четырнадцать на четырнадцать, – и вместо стен обнёс изгородью от пола до потолка, чтобы дым из печей уносило морским бризом. Как и в кухне, я расставил печки по углам, вдоль стен – сундуки, верстаки и несравненная наковальня.
Когда стоишь на крыше, видишь дальше – это подало мне идею соорудить сторожевую башню.
Я уже использовал часть камней – а их у меня в избытке, – чтобы построить с задней стороны дома лестницу, которая начиналась в месте, где прежде была моя земляная нора. По ней можно мгновенно перебраться с этажа на этаж – для этого даже не потребовалось нарушать устройство комнат. Сначала я думал, что сооружу крышу – и закончу строительство. Но какой прекрасный вид! И сколько камней в запасе! Я посмотрел на проплывающее облако и подумал:
– Зачем останавливаться?
Я принялся строить, устраивая пол приблизительно через каждые десять блоков, чтобы смягчить падение в случае чего, и вставлял факелы в открытые окна. Сквозь них врывался всё более холодный ветер. На следующее утро я уже стучал зубами.
– Последний этаж! – объявил я, когда закончились камни в рюкзаке.
Уложив последний, я увидел в квадратном проёме только белизну: я поднялся прямо в облака.
Это не поэтическое преувеличение. Я и в самом деле построил настолько высокую башню, что оказался посреди белого влажного тумана – настоящего облака. Оно медленно проплыло мимо, а я посмотрел вниз и охнул. Мой остров казался крошечным зелёно-коричневым пятнышком среди бескрайней голубизны. Больше земли вокруг не было. Я забрался так высоко, что различал угловатые контуры горизонта, но и там виднелась лишь синева.
«Я по-настоящему одинок в этом мире», – подумал я.
Подтверждение этой холодной и жестокой истины, наверное, было главной подспудной причиной новой – и последней – пристройки к моему особняку.
Как и башня, она располагалась за домом, справа от лестницы. Доступ в пристройку я сделал через дверь на первом этаже. Пристройка была просторной, целиком из песчаника. Я предпочёл его берёзе из практических соображений: песчаник легче чистить. А мне эта комната нужна как можно более чистой.
В конце концов, это мой туалет.
Справа от двери – раковина, чтобы мыть руки. Посреди потолка – люк, чтобы выветривались скверные запахи. А прямо под ней – люк в полу.
Так я обустроил нужник.
Конечно, моему творению далеко до сантехники прежнего мира, но смыв я устроил великолепный. Под люком я поместил куб воды, но, в отличие от раковины, прокопал туннель наискось до самого моря.
И сработало! Я бросил куб земли в свой «унитаз», побежал к берегу и увидел, как землю вынесло наружу, в море.
– Му! – обегая вокруг дома, закричал я. – Му, иди сюда, ты должна это видеть!
Она фыркнула. Очевидно, её больше интересовал пучок травы перед носом.
– Нет, в самом деле, – уговаривал я. – Обязательно!
Когда уговоры не подействовали, я вытащил из-за пояса колос спелой пшеницы.
– Как тебе? – поинтересовался я.
– Му, – сказала она и пошла за мной по западному склону.
Конечно, не круто подманивать животное едой, но я знал: Му поймёт, когда увидит моё величие. Я провёл корову сквозь двойные двери, помахал колосом в сторону ванной.
– Как насчёт этого? – осведомился я и вкратце изложил, как всё работает.
– Му, – коротко и равнодушно ответила подруга, чем сильно охладила мой энтузиазм.
– Я понимаю, что, по большому счёту, мне оно не нужно, и я не смогу его использовать, ну, по очевидной причине, – поспешил оправдаться я. – Но я построил его потому, что…
Я умолк, подыскивая слова и мысли.
– …В общем, я и сам не знаю зачем.
В самом деле не знаю.
Я задумался над ответом и понял, что его у меня нет. Зачем же я потратил столько усилий на комнату, которой не смогу пользоваться? Почему-то я не задумывался об этом при строительстве, просто делал и всё. Но зачем? И отчего мне так захотелось показать его Му?
А может, часть моего рассудка хотела использовать эту комнату по-другому? Напомнила о других, глубоких и мучительных, вопросах, на которые я когда-то пообещал найти ответы, а теперь предпочёл не вспоминать?
Если ты сам пытаешься сказать себе что-то – пожалуйста, остановись и прислушайся. Мне давно следовало это понять. Зря я боролся со смятением и недовольством, которые рвались наружу. Не следовало менять тему разговора.
– Суть в том, что я закончил строительство! – объявил я и дал колос Му. – Поэтому устраиваем праздник!
Я кинулся в спальню и вынул из сундука специальный инструмент.
– А разве есть способ отпраздновать лучше, чем за обедом из курятины?
Может, я всё успею вовремя. Может, к тому времени, как вернусь с топором в руках, сердечки над головой Му уже исчезнут. А может, сердечки – это просто выражение её чувств, а не всякое такое. Мне вслед понеслось протяжное тихое: «му-у-у-у».
– Ну вот не надо опять. Мы уже говорили на эту тему, – направляясь к двери, сказал я.
– Му-у-у, – не унималась корова.
– И не передумаю! – возразил я. – Я знаю, что делаю!
С тем я отправился вниз. Во время стройки я не переставал разводить цыплят. Всякий раз, когда поспевала пшеница и оставался избыток зерна, пускал его на развод стаи. Теперь в курятнике теснились три дюжины птиц.
«Дармовая еда», – подумал я, проталкиваясь сквозь толпу пернатых тел.
Они сгрудились так плотно, что идти было словно вверх по течению. Куры глядели на меня, без сомнения, ожидая пищи. И даже когда увидели, что в моих руках нет зёрен, они с таким же вниманием глядели на топор.
Они не убегали.
Они не боялись.
Они просто стояли, переглядываясь, посматривая на меня и железный резак, превращающий их кудахтающие жизни в перья и розовые мясистые тушки.
Я никогда не забуду эти крохотные доверчивые глаза. Тоненькие вскрики.
И никакой крови. Ещё одна странность этого безумного мира. Но ведь должна быть. В моём измученном рассудке всплыла давняя фраза о «руках по локоть в крови».
И вот осталось лишь трое цыплят, глядящих на зазубренное лезвие топора.
– Дармовая еда, – вздохнув, повторил я и опустил топор в последний раз.
Не на птиц – на ворота.
– Идите, – сказал я птенцам. – Вы свободны.
Те не захотели уходить.
– Идите! – заорал я. – Вон отсюда!
Они лишь лениво бродили кругами, будто не замечая массового убийства собратьев.
– Ладно! – рявкнул я и снова занёс топор.
