– Тарк? – Я перевел взгляд на офицера. – Это правда?
– Правда! Висбальд должен был отступить, а я ударить по флангам, чтобы поддержать кавалерию до того, как с тылу римлян зайдет Икрий, а следующей волной пойдут Икрий и Леонид! – пожал плечами Тарк.
Эти слова не укладывались в моей голове. Получается, что Висбальд провалил план Каста и устроил на поле брани произвол. Почему же галл не попытался все исправить? Я озвучил свои мысли вслух.
– По плану Каста задача моего легиона заключалась в том, чтобы задержать легионы Красса у стены и прикрыть отступление тех, кому нужен был этот шанс! – заверил Ганник и презрительно покосился на Леонида, который в ответ только лишь усмехнулся. – После провала наступления Каст отправил мне на помощь Икрия и Тарка. Но именно Висбальд не дал Касту возможности разбить личный легион претора, лишил нас маневра, времени и сил! Висбальд своим примером подорвал дисциплину в других легионах! Висбальд разворошил улей, зная, что Рим – это красная тряпка, да кому я говорю, мёоезийский вождь! Мы вышли на поле боя умирать, но не проигрывать, Висбальд же превратил сражение в рубку и обрек сражающихся на гибель! Впрочем… – Кельт запыхался, поэтому ненадолго прервался. – Впрочем, о покойнике говорят хорошее либо не говорят никак. Не могу знать, Спартак, может быть, нумидиец поступил так только потому, что любил свободу! Я не буду винить покойника в том, что мы упустили шанс!
Ганник замолчал. Дальше я все видел собственными глазами. Я переваривал сказанное полководцем. Мои прежние доводы теперь не стоили и выеденного яйца. Гладиатор открыл для меня картину минувших событий с совершенно нового ракурса. Если Ганник не врал, тут было над чем задуматься.
– Кто пустил в лагере слухи о переговорах с Крассом? – спросил я.
Я ожидал, что сейчас прозвучит имя Висбальда, однако, к моему огромному удивлению, Ганник сказал:
– Ты сам допускал такую возможность несколько недель назад. Будь осторожен со своими желаниями, вождь!
Показалось, будто на мою голову вылили ушат холодной воды. Неужели прежний Спартак всерьез допускал возможность переговоров с Крассом? Верилось с трудом, но офицер говорил об этом с уверенностью. Я задумался: виноватым в подобных слухах был я сам, то есть прежний Спартак? Кельт призывал меня признать либо разделить свою ответственность за события минувшей ночи. Я не спешил с выводами, потому что мог оказаться неправым. На душе неприятно заскребли кошки. На лбу выступил холодный пот. Я не знал, как реагировать на подобное поведение своего полководца. Рука сама по себе потянулась к мечу, но я отдернул ее. Почувствовал на себе пристальные взгляды гладиаторов. В этот момент я отчетливо понял, что Ганник куда-то подводит наш разговор. Однако гладиатор молчал, вопрос задал я:
– Почему вы не отступили? Я отдал четкий приказ!
– Ты наш вождь. Если ты хочешь услышать слова верности или попросить, чтобы я повторил клятву, то я могу это сделать прямо сейчас! – Это были слова Тарка, который вместе с Икрием присоединился к восстанию у Везувия и достойно показал себя в бою с отрядом римской милиции Глабра. – Коли я виноват в чем-то, то прямо сейчас готов понести вину. Говори, Спартак! Любое твое наказание я приму как должное! Но скажи ради всех богов, зачем мы отступили? На наших глазах погибли Висбальд и Каст! Римляне забрали жизни целого легиона! Нас было тридцать тысяч, когда их было всего шесть! Что нас ждет в этой войне дальше?
– Сегодня ночью я и тысячи моих братьев готовы были умереть ради нашего общего дела! – вскричал с волнением Икрий. – Хочешь знать, почему я пошел за Ганником, Спартак? Да потому что вернуть долг грязным римлянам за отобранную свободу для меня гораздо важнее мнимой новой жизни и псевдосвободы!
– Мне не нужны клятвы и рассуждения, я хочу понять, что произошло сегодня ночью, – сухо ответил я, когда Икрий закончил свою тираду.
– Сказать честно, почему я повел свой легион к стенам римлян, мёоезиец? – спросил Ганник, который дал высказаться Икрию и Тарку, дождавшись, когда оба гладиатора замолчат. – То, что ты называешь свободой, я называю лошадиным дерьмом! – прошипел он, не пытаясь скрыть свое пренебрежение. – В Тибр такую свободу, вот что я тебе хочу сказать! Нам уже не вернуть ту свободу, которую у нас отняли римляне! Признайся, что мы проиграли сражение за свободу, все, что остается сейчас, – остановиться и, как подобает настоящим воинам, принять свое последнее сражение…
Ганник не договорил, потому что этих слов не выдержал Леонид, ранимый, когда разговор заходил о делах восставших.
– Я-то думаю, почему он спелся с Кастом, а вон оно куда ведет! Я же говорил, что этим фракийцам из легиона Каста, бывшим ветеранам Мария, репрессированным диктатором Суллой, нет никакого дела до наших чаяний о свободе! – взъярился Леонид.
– Не смей ставить в один ряд меня и Каста, мы с ним далеко не ровня! У меня больше нет доминуса, Леонид! – Ганник сверкнул глазами. – А объединился я с ним только потому, что с его ветеранами, которых предала собственная страна и вместо почестей отправила на арену цирка, мы могли перебить не одного римлянина в ту ночь! Неважно, кто из нас какие цели при этом преследовал, важно, какого бы мы достигли результата!
– Видится мне, что были бы у этих людей почести за службу, то они сражались бы против нас, совсем на другой стороне! – усмехнулся Леонид. – Ты это хочешь сказать? Отчего ты поддержал Каста, кельт? Уж не потому ли, что…
Ганник не дал договорить Леониду и поспешил выхватить свой клинок. Гопломах и грек схватились за свои мечи. За рукояти гладиусов схватились Икрий и Тарк. Я не мог сказать, на чьей стороне окажется перевес в этом бою, но теперь же не мог допускать, чтобы совет перерос в резню.
– Отставить! – Я сделал шаг вперед.
Я был готов броситься к валуну, где лежал мой гладиус; если офицеры ослушаются моего приказа, на опушке начнется драка и Рут вкупе с раненым и вряд ли полезным в бою Леонидом окажутся в меньшинстве. Однако Ганник и Рут замерли. Отступили схватившиеся за мечи Икрий и Тарк. Остановился Леонид. Рут с физиономией, перекошенной от гнева, убрал свой меч. По всему его виду было заметно, что ликтор с трудом сдерживается, дабы не нарушить мой приказ.
– Говори, Ганник! Каждый имеет право говорить то, что посчитает нужным, все мы здесь свободные люди! – отрезал я. – Вот только теперь мне кажется, что дело вовсе не в Висбальде, кельт!
Ганник покосился на меня все с тем же холодным безразличием, я в очередной раз заметил, как его взгляд скользнул по гладиусу, оставленному на валуне. Однако он вновь поспешил отвести от меча взгляд и продолжил говорить:
– Какая теперь разница! У нас изначально не было ни единого шанса в этой войне, мы прогнулись от одного доминуса к другому, купились на лестные речи и поддержку! Ты знал, что я был против этого, мёоезиец! Нам не вернуть себе семьи, которые убиты подлым римлянином, не вернуть свои земли, родину, а значит, счастье! Римляне играют нами словно игрушками, передавая друг другу в руки, используя словно инструмент в своей борьбе! А вы верите каждому их слову словно малые дети! Ну уж нет! Я и мои люди разорвем эти оковы и станем по-настоящему свободными только тогда, когда наплюем на волю и желания каждого римлянина, какие бы намерения он ни излагал! Шанс предоставить поработителям наказание за содеянное с каждым из нас… – Ганник поднял руку, сжал кулак настолько сильно, что хрустнули его костяшки. Лицо кельта исказилось в гримасе отвращения. – У меня не может отнять никто, даже ты, – закончил он.
