– Ганник, нам следует остаться наедине, – отрезал я.
Видя, что гладиаторы из декурии замялись, я прошипел:
– Филин не к добру хохочет!
Ганник, заслышав эти слова, встрепенулся.
– Немедленно отправляйтесь в город и ждите дальнейших распоряжений! Нам со Спартаком надо остаться наедине, – заорал он.
Говорить что-либо еще не пришлось. Гладиаторы вскочили на коней и галопом поскакали к городским воротам. Я дождался, пока декурия скроется за чертой ворот, и только затем начал разговор с Ганником, который выглядел ошеломленным после моих слов о хохочущим филине.
* * *
Я решил оставить городские ворота открытыми, несмотря на то что еще полчаса назад ругал Ганника за подобный необдуманный шаг. Впрочем, цели, которые я преследовал сейчас, отличались от небрежного отношения к делу моего военачальника. До того как я возьму Фурии в руки, одетые в ежовые рукавицы, необходимо было дать шанс покинуть городскую черту всем тем, кто не сделал этого раньше. Я встретился с горожанами у амбаров и рассказал фурийцам о событиях, которые случились в Кротоне накануне. Фурийцы имели право знать, что Красс на этот раз не будет церемониться. Сдача горожан в плен будет воспринята претором как предательство. Я объяснил, что к полуночи Фурии превратятся в ад на земле. Здесь не сможет выжить ребенок, женщина или старик. Пока же у горожан оставался шанс покинуть город немедленно. Большая часть мужчин высказали пожелание остаться в Фуриях, чтобы сражаться до конца, готовые умереть или выйти с поля боя победителями. Вслед за фурийцами состоялась наша встреча с легионерами. Мы с Ганником предложили покинуть наши ряды тем повстанцам, кто не готов был умереть сегодня в бою. Я пообещал, что уход не будет расценен как предательство, потому что самое большее предательство – стать обузой для защитников и братьев по мечу. Уйди они сейчас, и у каждого из них все еще оставался шанс построить жизнь заново, попытаться вернуться на родину, возможно, найти себе применение в Италии, пусть даже в статусе беглого раба. Я не хотел вводить в заблуждение беглых рабов. Если претор выиграет эту битву, всех нас ждала мучительная позорная смерть на столбе. Проход был открыт. Позже мне сообщили, что наряду с сотнями горожан Фурии покинули несколько десятков бойцов легиона.
Мы начали с Ганником свой разговор. Мой военачальник все-таки уговорил меня пройти к столу и подкрепиться. Я трапезничал и рассказывал кельту свой план.
– Филин не к добру хохочет, Спартак! – время от времени как заведенный повторял военачальник. – Признаться честно, такая новость может вскружить голову! Но веришь, брат, я ее ждал!
Мы сидели в небольшой комнатушке таверны, которых в Фуриях можно было пересчитать на пальцах одной руки. Управлялся здесь старый толстый грек с неприятной бородавкой на лбу, один из немногих римских приспешников, кто остался цел и не оказался подвешен на гарнизонной стене. Несмотря на это, свобода принесла хозяину таверны мало радости – легионеры Ганника с остервенением опустошили его запасы, и к моему приходу у хозяина остался только один кувшин дрянного вина, из которого грек приготовил неплохой мульсум. Ко всему прочему грек неплохо готовил пульс, который подал нам к столу. Впрочем, заслышав о моем приходе, грек изловчился. Стол старого хозяина ломился от лакомств. Помимо пульса на столе стоял горячий отвар на потрошках, сырная паста, несколько вареных яиц, бобовые. Я был настолько голоден с дороги, что выпил чашку отвара залпом, не замечая, что обжигаю губы и горло. Ганник не торопился и прежде, чем отведать своего отвара, размочил в нем черный твердый хлеб из муки грубого помола. Он взял мой ломоть и, также размочив его в горячем бульоне, протянул обратно мне.
– Попробуй с сырной пастой, – посоветовал он.
Я не преминул воспользоваться его советом. Хлеб, об который обычно можно было сломать зубы, сейчас показался восхитительным. Чтобы протолкнуть вставший поперек горла жирный комок, я выпил залпом мульсум, но, несмотря на добавленный в вино мед, почувствовал кислинку. Ганник отказался от мульсума и пил вино вчистую, не разбавляя, и даже не морщился, только лишь попросил у хозяина немного уксуса, чтобы после ужина у кельта не свело желудок.
Вскоре Ганник заказал у грека добавку похлебки и попросил принести еще хлеба, а также поискать в закромах маслин. Грек, который обещал подать нам фрикасе из крольчатины, молча удалился, и когда за толстяком хозяином закрылась дверь, гладиатор посмотрел на меня.
– Битве быть, Спартак! – выпалил он.
– Быть, – согласился я. – Но для того, чтобы выиграть битву, ты должен дослушать меня до конца.
– Слушаю! Так ты говори, не молчи только! – всплеснул руками кельт.
Мой взгляд остановился на небольшом ноже, который лежал на соседнем столе. Я потянулся за ним и принялся рисовать на столешнице карту Лукании.
– Помнишь, что я тебе говорил перед тем, как разделиться? – спросил я.
– Будет лучше, если ты напомнишь, мёоезиец! Голова идет кругом! – честно ответил Ганник.
Я охотно начертил на столешнице четыре точки, подписал каждую из них. Самой нижней точкой на моей импровизированной карте был Кротон, у которого наше войско разделилось. Еще две точки, находящиеся на одной линии на моей карте, по левую и правую стороны, обозначали Консенцию и Петелию – города, в которые отправились Икрий и Тарк. Нетрудно было догадаться, что самая верхняя точка карты обозначала Фурии. Я покосился на Ганника, убедился, что полководец внимательно наблюдает за тем, что я рисую на столе, продолжил. Воткнул нож в столешницу рядом с точкой, обозначающей порт, и медленно пунктиром провел линию до условного Кротона. Вернулся в начало и провел еще три пунктирные линии в точки Консенции, Петелии и Фурий.
– Пунктиром я обозначу передвижение наших войск, понял? – уточнил я.
Кельт охотно закивал, показывая, что у него нет вопросов. Тогда я еще раз воткнул нож в столешницу и провел теперь уже сплошную линию, одну, которая вела все в тот же Кротон.
– Римляне, – сухо пояснил я Ганнику.
Я видел, как напрягся мой полководец, как мертвенно-бледным стало его лицо.
– Ты принял бой один, Спартак? – осторожно поинтересовался он.
– Просто посмотри на то, что произошло дальше! – ответил я.
Сейчас не было времени рассказывать Ганнику о случившемся в Кротоне. На данный момент события, которые развернулись в городе-порте, не играли никакой роли и не могли ничем помочь здесь, в Фуриях. Я быстро прочертил три расходящиеся линии от порта, которые уходили к трем оставшимся на столешнице точкам. Добавил пунктирную линию, которая вышла из Кротона, пошла в параллель со сплошной линией в Фурии. Ганник едва не выскочил из-за стола, сгорая от любопытства.
– Они клюнули? – запыхтел он.
– Пора бы догадаться! – усмехнулся я.
В комнату зашел грек, который нес на руках поднос с рагу из крольчатины, новой порцией варева из потрошков и миской маслин. Хозяин таверны поставил поднос на стол, рассыпался в извинениях и удалился. Я заметил, что он косится на исчерканный мною стол, и на всякий случай прикрыл нарисованное рукой. Ганник не притронулся к отвару и даже не обратил внимания на фрикасе, но долил себе вина, снова не посмотрев в сторону мульсума.
