Илью увезли в Москву, вымыли, переодели и начали лечить. Несколько месяцев он провел в различных клиниках, стойко и мужественно перенес несколько операций, но вышел практически здоровый, счастливый, имеющий теперь добрых заботливых родителей и ласковых внимательных сестер.
Илья почти уже забыл табор и цыганское кочевое житье, учился в школе, и все шло хорошо, пока его неожиданно не встретил на улице невысокий пожилой цыган, окликнувший по имени. Илья удивленно остановился: кто это смог вспомнить его и узнать? Цыган оказался на редкость памятливым.
— Илья, ты похож на мать, — без конца повторял он. — Как похож на мать… Просто одно лицо! Красавица была… Сколько же я тебя повсюду искал! По-нашему не понимаешь? Плохо… Совсем русским стал. А я любил когда-то твою мать… Так любил… Отец твой на нож нарвался, когда ты только говорить начинал. Пойдем со мной.
И любопытный Илья пошел, не отдавая себе отчета в своих действиях, но странно завороженный одной мыслью: цыган и мать, которую теперь не вспомнить, — одно целое. Примерно та же мысль преследовала и его нового знакомого…
В таборе Илья провел почти двое суток: томительных, тягостных и мрачных. Люди вокруг казались чужими, неприятными, даже отталкивающими. Да и он тоже был для них не своим, навсегда отколовшимся, почти предателем. Лишь заступничество и власть Макара, как представился немолодой цыган, спасали Илью от явных выпадов, хотя косые, недоброжелательные взгляды он ловил на себе ежеминутно.
Ночью в палатке Макар грубо овладел мальчиком, боявшимся крикнуть: на его защиту здесь не встал бы никто. Утром Илья, собрав в кулак всю волю и хитрость и обманув бдительность Макара, сбежал в город и не выходил из своей квартиры почти месяц, пугая родителей и сестер безумным взглядом и просьбами оставить его в покое и только приносить еду.
Но миновало лето, вместе с первыми заморозками цыгане сложили палатки, свернули табор и ушли на юг, и Илья начал потихоньку, очень осторожно выбираться из дома. Правда, в продолжение всей осени он бросался бежать при виде цыган на улице, старался изменить свою внешность: стал носить темные очки, коротко стричься. Пробовал даже красить волосы, по угольные пряди удавалось вытравить с большим трудом. Зато игра с цветом понравилась и прижилась.
Но это была не единственная зарубка, оставленная на память о себе Макаром. С того времени Илья стал с ужасом думать об отношениях между полами и сторонился девушек.
ГЛАВА 6
Митенька усмехнулся, окончив свой краткий очерк-жизнеописание.
— А ты чего весь скукожился, как старый дождевик?
Миша слушал светлого мальчика с ужасом. Почему-то раньше он думал, что в Москве лучше, чем в других городах… А тут вон оно как… И зачем он сюда приехал?
Конечно, Миша давно был посвящен в тайны человеческих отношений. Дворовые мальчишки постарше моментально просветили мальчонку, которого привезла баба Таня. Но сначала он просто внимательно все слушал и запоминал — интересно ведь постигать новое! Осознал он все до конца значительно позже, когда лихой парень Санька, покуривая и сплевывая через плечо, предложил Мише:
— Ты того… с Ленкой перепихнуться не хочешь?
Миша сначала побледнел, потом покраснел и робко затоптался на месте, как конек, еще ни разу в жизни не бегавший под седлом.
— Боишься? — тонко угадал Санька. — Не боись, начинать-то надо! А Елена, она всем дает, кому охота. Девка клевая! И на тебя глаз положила.
— Она… сама тебе сказала об этом? — пролепетал Миша.
— Угу, — кивнул Санька. — Конечно, сама. Не буду же я спрашивать ее об тебе! Нужно больно! Бабы, они часто любят мальчиков! — И Санька грубо неприятно хохотнул. — Ну, чего, пойдешь? Решайся скорше, а то у нее клиентов вагон, тебя разом обскочут.
Миша нервно облизал пересохшие, словно мгновенно обветрившиеся губы и кивнул.
Леночка Игнатьева была самая видная деваха во всем квартале. Краше и желаннее ее Миша никого пока не встречал. Всегда бойкая, кокетливая, накрашенная, с глазками-стрелялками, она привлекала к себе взоры как взрослых, так и малолетних поклонников. Алый ротик Леночки не раз грезился Мише в его отроческих греховных снах, где все было пока едва осознанно, но довольно четко направлено в сторону женскую… Весь город знал, что Елена, едва оставив после девятого класса школу, с которой ей давно не терпелось расстаться, как засидевшейся девке с невинностью, тотчас пустилась во все тяжкие. Она и в школе-то не отличалась особым целомудрием, охотно отдаваясь любому однокласснику, но все-таки школа ее слегка сдерживала, а потому мешала. Теперь она не признавала никаких преград.
Недавно вновь столкнувшись с Мишей, Леночка вдруг притормозила и кокетливо выставила вперед левую туфельку. Он опустил глаза: сверкающие, искрящиеся колготки туго обтягивали плотную длинную ножку. Горячее ощущение возможной близости, чувство желанного соприкосновения стремительно возникло где-то в животе и властно, сладко потянуло его прямо к Елене. Как раз то, что требовалось…
Она смотрела на него в упор, наслаждаясь своей силой и его внезапной и очевидной беспомощностью. Он молча, сжав кулаки и стиснув зубы, рванулся от нее прочь. Моментальная и столь восхитительная в первые минуты потеря всякого контроля над собой и своими эмоциями испугала его, неприятно поразила бесстрастной холодной откровенностью и самым примитивным смыслом.
Это случилось месяц назад… И вот теперь…
— А куда идти?.. — прошептал Миша.
— Отведу, — буркнул Санька.
Очевидно, он в то время играл некую роль своеобразного сутенера при Леночке, хотя о каких деньгах могла идти речь? Их отроду не водилось у мальчишек. Впрочем, к Елене ходили не одни мальчишки. Но об этом Миша призадумался значительно позже.
А тогда… Тогда он вообще ни о чем не размышлял. Перед глазами маячила, расплываясь и туманясь, одна Леночка с ее ярко-красным ротиком, жеманной походкой и задранным вверх носиком.
Первый опыт оказался неудачным. Леночка хохотала и подначивала, даже издевалась. А потом пожалела и ласково погладила по голове едва сдерживающего слезы отчаяния и злости Мишу.
— Ничего, крошка… Все сладится. В свое время… Завтра приходи.
Но Миша больше к ней не пошел. Попытался забыть ее, выбросить из головы свой позор и жить, занимаясь другим. Но, как ни старался, Леночка из памяти не стиралась. А потом Миша уехал в Москву…
В класс внезапно ворвался черноволосый смуглый мальчик в ярко-красной рубашке, сразу притягивающей к себе глаза.
— Митюша! Сладкий! — закричал он, взмахнув руками, сжатыми в кулаки. — В пятницу собираемся и кутнем! Эх, здорово! Будет потрясно!
— Опять? — засмеялся мальчик-снегурочка, открыв безупречные фарфоровые зубки.
— Ну да! — хохотнул в ответ ярко-красный. — Предки отбывают на фазенду, а сестры разбредутся на поиски женихов. Слобода! Приглашаю всех! — он весело глянул на Мишу блестящими черными глазами. — А ты наш новенький, ага? Мне Митюша вчера о тебе рассказал. Не тушуйся, у нас здорово, сладкий! Тебе глянется!
