– Да нет, я скорее увидел перед собой мать, находящуюся в полной растерянности, – с сомнением в голосе произнес он, прежде чем продолжить: – Не отчаивайтесь, мадам Делаланд. Поверьте, мы обязательно их найдем. Не так-то легко бесследно исчезнуть с маленьким ребенком. Скоро вы будете об этом вспоминать как о страшном сне, доверьтесь мне.
И он спросил, словно ждал подтверждения:
– Вы ведь мне доверяете?
– А у меня есть выбор? – вздохнула я.
– Прекрасно. Мы бросим все силы на это дело. Ему от нас не уйти.
Похищение ребенка всегда считалось одним из самых тяжких уголовных преступлений, и полиция отнеслась к делу со всей серьезностью. Я сразу же подчеркнула тот факт, что Сильвен был лишь биологическим отцом моей девочки. Он никогда официально не признавал ее дочерью, а следовательно, в глазах правосудия и в соответствии с законом не считался ее отцом и не имел на нее никаких прав.
– Ему будет предъявлено обвинение в похищении и незаконном лишении свободы несовершеннолетнего лица, – уточнил комиссар Дюпуи, – а это тянет лет на пятнадцать в лучшем случае.
Дюпуи был доброжелателен, убедителен, и я сразу прониклась к нему симпатией. Конечно же, дочка очень скоро ко мне вернется, а этот негодяй сгниет в тюрьме.
Полицейские открыто не обсуждали этого при мне, но они опасались другого окончания истории. Вероятность того, что Сильвен похитил мою дочь, чтобы ее убить, а после наложить на себя руки, была слишком велика. В подобных случаях дело чаще всего шло по такому сценарию. Такая версия была в их глазах наиболее правдоподобной, и они немедленно принялись ее разрабатывать.
Во время допроса матери Сильвена они имели целью выяснить, что это была за личность, способная из чувства мести похитить у женщины ее трехлетнего ребенка, который, в сущности, был ему абсолютно чужим… «Стерва Дюфайе», разумеется, говорила о нем как о человеке искреннем и доброжелательном, немного экстравагантном, но уж никак не страдающем психическим расстройством. «Самоубийство? Еще чего! Мой сын любит жизнь, он настоящий эпикуреец», – заверяла она. Для нее версия самоубийства была совершенно неприемлема.
Она описала его как неотразимого соблазнителя, которого все обожали: друзья и особенно женский пол – победам которого не было счета. Все это было зафиксировано в протоколе: «Девицы возле него крутились, когда он еще был подростком. Вряд ли он хранил кому-то верность, но он был настолько красив и очарователен, что ему всё прощали». В протоколе оказались фразы, которые меня по-настоящему ранили, когда я их прочла. «Я едва поверила своим глазам, когда увидела женщину, с которой он вступил в связь. Она настолько заурядна, даже не симпатична, совсем не похожа на его прежних подружек. Не понимаю, что он в ней нашел». Она даже выразила сомнение: «В конце концов, кто сказал, что ребенок от него?» К счастью, комиссар Дюпуи мгновенно поставил ее на место: «Все члены семьи госпожи Делаланд свидетельствуют об этой связи, так же, как и соседи. Они проживали вместе год с лишним, так что существует большая вероятность, что именно ваш сын похитил маленькую Гортензию, мадам Дюфайе. Это тяжкое преступление, и ему грозит самое суровое наказание, равно как и тем, кто окажется его соучастником».
По словам комиссара Дюпуи, на мать Дюфайе его доводы произвели впечатление, и ее уверенность заметно поубавилась. Тогда она рассказала ему о первом побеге Сильвена в пятнадцатилетнем возрасте, о заброшенной учебе и все более частых отлучках. А уж после того как ему исполнилось восемнадцать, он стал пропадать на несколько месяцев. «Мы подолгу его не видели, потом он появлялся как ни в чем не бывало. Сильвен проводил с нами несколько дней, такой же милый и прелестный, как всегда, и никто не смел его упрекать. Мы были так счастливы, что видим его снова, и только спрашивали себя, долго ли он с нами пробудет. Сильвен придумывал разные истории, говорил, что уезжал по делам за границу, то в Англию, то в Америку, в Бразилию или Россию. Говорил, что все у него складывалось в жизни как нельзя лучше. Ни я, ни отец не настаивали, чтобы узнать правду, поскольку знали: начни мы его упрекать или ловить на лжи, он рассердится и пригрозит, что покинет нас навсегда. Для нас было очень тяжело оставаться в неведении, и, когда он снова появлялся, мы не задавали лишних вопросов. И потом, какие причины были не верить ему, он был так мил с нами, зачем ему нас обманывать? Когда мой муж умер четыре года назад, он взял на себя все заботы о похоронах и очень меня поддержал, помог мне пережить этот страшный период. Без его поддержки я не знаю, что бы со мной было теперь. Сын мой, может, и большой оригинал, но сердце у него доброе. Я не могу допустить, что он совершил подобное. Не лжет ли эта женщина, чтобы ему навредить? Правда ли то, что она узнала его в похитителе?»
С самого начала и на протяжении долгих лет она выгораживала своего сына, пыталась настроить следователей против меня, переложить на меня ответственность за эту трагедию: «Если бы эта женщина не вцепилась так в свою дочь, считая ее исключительно своей собственностью, не повела бы себя так жестоко по отношению к сыну, с ней ничего бы этого не произошло. Конечно, он мог быть ветреным, порой непредсказуемым, мы часто покрывались холодным потом от его поступков, мы все, даже его сестра! Не всегда мы его понимали. Никто не совершенен. Но допустить, что он похитил ребенка из мести, нет, это уж слишком! Если кто и виновен в этом происшествии, то мать Гортензии. Может быть, для него это осталось единственной возможностью видеть дочь и реализовать свое право отцовства». Дюфайе категорически отрицала злой умысел сына: «Сын мой не то чудовище, которое она описывает. Вот посмотрите, пройдет несколько дней, он вернет ей малышку, и все, надеюсь, как-нибудь уладится».
С момента похищения прошло уже двое суток, а следствие не сдвинулось с мертвой точки. Полиция не нашла ни единой зацепки. Все вокзалы, аэропорты, таможни и пограничные службы были оповещены, но оттуда не поступило ни одного сигнала.
Даже если я и продолжала уверять комиссара Дюпуи, что доверяю ему, благодарила за то, что он делал все, что было в его силах, то теперь я уже понимала – дело затянется. Сильвен тщательно подготовился, прежде чем нанести мне удар, и обеспечил себе надежное укрытие. Я чувствовала себя полностью разбитой, абсолютно беспомощной. Этот человек оказался настоящим извращенцем, решившим через ребенка причинить мне наибольшее зло.
Однако для следователей, как я вскоре убедилась, это преступление было просто заурядной семейной историей, которая приняла нежелательный оборот. Уже много позже я догадалась, что они остановились на версии «убийства-самоубийства» и не занимались поисками мужчины, сбежавшего вместе с ребенком. Они готовились со дня на день обнаружить их трупы.
Я никогда в это не верила. Моя дочь, находившаяся неизвестно где, оставалась живой. Все эти долгие годы она была жива, я ощущала это кожей.
И вот доказательство – я нашла ее!
В тот день, когда комиссар ознакомил нас с показаниями «стервы Дюфайе», мы с родителями вернулись ко мне домой, где нас уже ждал мой брат Пьер. Близкие как могли старались подбодрить меня, внушить мне надежду, да и себе тоже. В минуту тяжелых испытаний наша семья выступила единым фронтом.
