– Баловать тебя – истинное удовольствие, – проговорила она. – Представь, ты вернула мне любовь к готовке.
– А вы ее утратили?
– Увы, – ответила она с такой усталостью, что мне захотелось обнять ее за плечи. Но я не осмелилась: может, из страха, что она меня оттолкнет, а я не хотела ничем омрачать эти драгоценные минуты.
Поставив чашку на стеклянный столик, я встала.
– Ну же, София, как насчет большой тайны?
– Ах да, – притворилась она, будто удивлена, тоже поднимаясь с места. – Ступай за мной.
Проходя по темному коридору, я невольно потянулась к выключателю, однако София остановила мою руку. В конце коридора находилась та самая комната, куда я в прошлую субботу по ошибке толкнула дверь, выйдя из ванной. Комната оказалась закрытой.
Остановившись перед дверью, София достала из кармана ключ и повернула его в замке.
– Входи, – произнесла она мягко.
Сердце мое бешено колотилось, я понимала, что там, за этой дверью, была жизнь Софии, ее истина. На лбу у меня выступили капельки пота.
Взявшись за ручку, я уже собиралась войти, как вдруг резким жестом она меня остановила.
– Нет, не сейчас, – сказала она холодным тоном.
– В чем дело, София?
– Нет, сегодня я не осмелюсь… Как-нибудь в другой раз.
– Не осмелитесь? – удивилась я.
Ничего не ответив, она снова закрыла дверь на ключ, опустив его в карман серого шелкового блейзера. Я не настаивала. Неожиданное отступление Софии еще больше разожгло мое любопытство. Что она там скрывала? Может, мне стоило проявить упорство? А ведь еще несколько минут назад София мне казалась такой близкой и родной!
В момент, когда дверь приоткрылась, в погруженной в полумрак комнате я скорее угадала, чем увидела, небольшую кровать. Вернее, кроватку. Это была детская.
– Как пожелаете, София! В другой так в другой…
Не стоило на нее давить. Наверное, с комнатой у Софии были связаны тяжелые воспоминания, и однажды она обязательно со мной ими поделится. Вопрос времени и терпения.
Неужели она все-таки испытывала ко мне недоверие? Я иногда чувствовала в ней какую-то сдержанность, необъяснимую скованность. Словно ее признание могло стать точкой невозврата. И она предпочла его отложить.
Глаза Софии вновь подернулись печалью, но она смягчила ее улыбкой.
– Пойдем все же выпьем чай, – предложила она.
– Хорошо, – ответила я, скрыв разочарование. – Но только быстро, мне пора уходить.
Взяв успевшее высохнуть платье, я отправилась в ванную, чтобы переодеться. Потом, стоя, выпила в гостиной чай. Мысль о том, что я могла опоздать, вдруг стала для меня непереносимой.
– Ты даже не присядешь?
Я посмотрела на часы – почти три.
Было видно, что она сгорала от любопытства, желая узнать, что я собираюсь делать дальше: ей было известно, что вечером я не работала.
– Встреча с дружком? – шутливо поинтересовалась она.
– Ничего-то от вас не скроешь, София!
– Тогда тебе повезло!
– Можно и так сказать…
На моем лице появилась вымученная улыбка. София старалась меня разговорить, но я и не думала обсуждать с ней невзгоды своей любовной жизни, рассказывая, как мне трудно было завязать сколько-нибудь стоящие отношения. Между тем у меня действительно была встреча с мужчиной – моим отцом. Мы договорились с ним вместе поужинать. Лишь бы он не притащил с собой свою подружку…
Я хотела отца только для себя одной, как в детстве.
На пороге, когда я уходила, София расцеловала меня в обе щеки.
– И как зовут этого счастливчика?
– Какого счастливчика?
– Твоего возлюбленного.
– Ах, вот оно что! Это мой секрет. У каждого свои секреты.
Я видела, что София с трудом держала удар, на мгновение она заколебалась. А что, если она передумает и все-таки впустит меня в запретную комнату?
– Хорошего вечера, доченька! Во вторник я приду поужинать в ресторан.
– Тогда до вторника!
Я поспешила уйти, но, пока ждала лифт, меня не покидало тягостное ощущение, что София наблюдает за мной через глазок.
В кабине лифта я, не справившись с внезапно подступившими слезами, горько разрыдалась.
25
София
Интересно, услышала она меня или нет? Едва дыша и стараясь не производить шума, я прижалась к двери и уставилась в глазок. С жадным наслаждением созерцала я свою дочь, стоявшую на лестничной площадке в ожидании лифта. По нетерпеливым движениям Гортензии было заметно, что ей хотелось, чтобы он пришел как можно скорее. Она и в детстве была такой: сердилась, нервничала, когда что-то ее не устраивало. И правда, я уж слишком ее баловала. Но дурное поведение малышки обычно недолго длилось, я быстро ее успокаивала. Шлепок, легкий удар по пальчикам, и капризы мгновенно прекращались. В семье Делаландов детям не давали слишком много воли.
Небесно-голубое платье мне понравилось, чего я не могла сказать о пестрой бандане, и в особенности об огромных серебряных кольцах в ее ушах. Они совсем ей не шли. Порой я находила в манерах дочери вульгарные черточки, присущие Сильвену. Мне подумалось, пока я оглядывала Гортензию с головы до пят, что, получи она мое воспитание, у нее была бы теперь совершенно другая внешность – куда более изящная.
И уж точно ей не пришлось бы прислуживать в ресторане, чтобы заработать себе на хлеб. Я бы такого не допустила. Отправила бы дочь в одно из лучших учебных заведений Парижа, и сейчас она занимала бы прочное положение в обществе, которым я могла бы гордиться.
Это было еще одной причиной, по которой я не собиралась прощать человека, из чистого эгоизма пустившего под откос жизнь моей дочери, навязавшего ей, по сути, цыганское существование. Мысли о судьбе моей несчастной Гортензии не давали мне покоя с того самого момента, как я ее нашла. Моя дочь заслуживала лучшего. Да, мне предстояло немало потрудиться, чтобы изменить такое положение вещей. Но это меня не пугало, остаток жизни я собиралась посвятить только ей.
Внезапно Гортензия исчезла из поля моего зрения, нырнув в кабину лифта (в наши дни молодежь окончательно разучилась ходить по лестницам…).
В этот субботний день, по обыкновению проснувшись в шесть утра, я твердо решила, что сегодня непременно открою ей правду. Лежа в кровати дочери, я разработала детальный план и представляла, что произойдет, когда после завтрака я отведу Гортензию в ее детскую.
Воображаемое воссоединение с дочерью словно придало мне сил. Я еще несколько минут подремала, затем резко встала, находясь в сильном возбуждении от нетерпения.
