Подобное движение имеет тенденцию к росту. Исследование, проведенное в 1993 г. журналом Point, констатировало «возвращение буржуазного духа», живым воплощением которого был тогдашний премьерминистр Эдуард Балладюр: «Как никогда ранее, французы стремятся к без опасности и комфорту. Буржуазные ценности все более до минируют. Освобожденные от своего классового измерения, они стали скорее „социальной страховкой“, договором о консенсусе, общим законодателем беспокойных коллективов. Весь мир движется к конвергенции неотменимых требований общества потребления и возрождения буржуазных ценностей. Знаменитый лозунг 1968 года „беспрепятственно наслаждаться“ принят и усвоен обществом. Необуржуазная культура превратилась в поиски комфорта»68.
Эти политические партии, институты, влияющие на обще ственное мнение, социальные группы соперничают друг с другом только в том, кто лучше других удовлетворит обе щания избирателям. Фактически все они стали «левыми прогрессистами». В современной Франции человек тем более буржуазен, чем более это позволяют ему материальные возможности. Обуржуазивание во Франции «левых головастиков», во многом ответственных за крах гошизма как политического проекта, доказывает, что «орлеанизм» является направлением, попрежнему разделяемым бомондом. Для того чтобы «новые буржуи» и «новые буржуинки» могли выделиться в обезличенном мире, целиком построенном по стандартам буржуазного менталитета, они заимствуют «аристократические нравы» (впрочем, им доступны самые ничтожные и самые выхолощенные из них). несчастные женщины из среднего класса, наглотавшиеся таблеток, абор тированные, разведенные, несколько раз вышедшие за муж, ничуть не менее буржуазны, чем американские бизнес вумен или молоденькие девочки BCBG, присутствующие на телешоу69.
На первый взгляд, буржуа очень сильно изменился. Он уже ничем не напоминает идеал Бенджамина Франклина, идеал буржуа ханжеского, работящего и экономного. Мало общего в нем и с буржуа XIX в. — дорожащим репутацией, удовлетворенным и закомплексованным общепринятыми требованиями. Это динамичный, спортивный и даже бо гемный гедонист. Он очень далек от того, чтобы избегать чрезмерных трат, буквально одержим жаждой потребления и стремится овладеть всеми техническими новинка ми. Будучи бесконечно далеким от самоограничения, он одержим культом «я», «короче говоря, в таких людях все подчинено наслаждению» (Пеги). Одновременно все эти технические гаджеты проникают и в его частную жизнь: мобильный телефон, факс, модем, видеоконференции, покупка по Интернету, доставка на дом, интерактивные системы и т. д. Все это позволяет ему быть в контакте с миром без соучастия в нем, оставаясь в коконе своего дома и ведя жизнь, в которой все является продолжением его теле команд.
Другой сущностный феномен данной эволюции состоит во всеобщем распространении кредита, позволяющем по новому использовать время в качестве товара. Отныне не только само время становится деньгами, но и деньги можно перенести в другое время, т. е. в будущее. Благодаря кредиту индивид может жить в виртуальном времени дольше, чем он живет в реальном. Буржуа старого стиля проповедовал сдержанность в расходах. Кредит позволяет, несмотря на рост сверхзадолженности, тратить больше, чем зарабатываешь. Дэниэл Белл отмечает: «Протестантскую этику подо рвал не модернизм, но сам капитализм. Самым эффективным инструментом разрушения протестантской этики было изобретение кредита. раньше для того, чтобы купить, нужно было вначале экономить, но с появлением кредитной кар точки все желания удовлетворяются немедленно»70.
Буржуа попросту создал свой собственный мир, в котором прежние добродетели уже не воплощаются в конкретных людях, поскольку их перенесли на глобальное общество. Вот эта соотнесенность с обществом и позволяет понять современную эволюцию буржуазии. Отныне само общество должно вести себя рационально и рассудительно, заслуживать экономического и коммерческого доверия. Вернер Зомбарт очень хорошо показал это на примере предприятий: современный капитализм сохраняет все буржуазные добродетели, но отрывает их от людей и переносит на фирмы, которые отныне «приобретают все качества живых людей для того, чтобы демонстрировать правильное экономическое поведение»71. Теперь уже не обязательно, чтобы доверия заслуживал буржуа. За него эту функцию выполняет его предприятие. Государства в настоящее время являются всего лишь большими фирмами, управляемыми менеджерами и специалистами по управлению. То же самое происходит и с моралью: индивиды теперь не обязаны по всей строгости подчиняться моральным законам, так как само общество должно быть моральным и уважать «права человека». Буржуазия исчезла как класс для того, чтобы занять место общества и духа времени, сделав их буржуазны ми, и заставить всех разделять одни и те же страсти и фобии. В действительности буржуа не изменился. Под разны ми масками мы обнаруживаем одну и ту же сущность. на первый взгляд кажется, что закон наименьшего усилия противоречит осуждению «праздности». если же вдуматься хорошенько, то он вытекает из того же самого принципа экономии и эффективности. Дух расчетливости и поиск наибольшего интереса присутствуют как в прежнем накопительстве, так и в нынешнем гедонизме. Тратят больше, но при этом всегда считают. Предаются расточительству, но не благотворительности. Короче говоря, во всех случаях ищут прежде всего пользу. Все члены общества приняли поведение рыночного торговца. Все изыскивают свою вы году. Все стремятся к идеалу индивида–собственника самого себя, к превосходству практического разума, культу новизны и рентабельности. Даже если мода занимает место общественного договора, настроение, создаваемое масс медиа, — общественного мнения, а pressbook — коммерческих патентов, буржуа продолжает жить в мире кажимости и обладания. Больше чем когдалибо буржуа стремится к извлечению наибольшей выгоды и для самооправдания старается убедить других в том, что его образ жизни — наиболее оправданный и приемлемый. Более чем когдалибо он выдает исключение за правило, частное за универсальное. Более чем когдалибо ему чужды благотворительность, бескорыстие, вкус бесполезного — то, что свидетельствует о выходе человека за пределы сиюминутного товарного бытия. «То, что более всего характерно для буржуа наших дней, — писал еще Вернер Зомбарт, — это безразличие к проблеме судьбы и назначения человека. Человек полно стью выпадает из таблицы экономических ценностей. Интересуются исключительно процессом производства, транспортом, ценообразованием и т. д. Fiat production et pereat homo!»72 Сюда можно добавить слова Эмманюэля Берла: «Время последних людей, о котором предупреждал Ницше. Американский империализм победил без боя. Обуржуазивание пролетариата положило конец классовой борьбе»73.
Можно задать вопрос о том, является ли начало пост модерна концом эпохи классической буржуазности74, а так же о том, так ли уж бесконфликтно наше будущее социальное бытие. не произойдет ли в нем расколов по новым лини ям? Сейчас мы наблюдаем раскол между крупной финансовой буржуазией мондиалистского типа и мелкой буржуазией, ассоциировавшейся на протяжении десятилетий с «национальным» капитализмом, исчезающим у нас на глазах. Глобализация экономики, развитие и рост коммерческих и посреднических сетей, увеличивающаяся скорость этой эволюции, ведущей к росту безработицы и угрозам новых кризисов, вновь погружают средний класс в состояние беспокойства и неуверенности в будущем, в панический страх перед возможностью оказаться «на дне». В результате все большие массы бывших выходцев из среднего класса ощущают себя «пролетаризировавшимися» и «маргинализировавшимися», что ставит общество перед перспективой новых расколов. В ходе своей истории буржуазия подвергалась критике как сверху, так и снизу, как со стороны аристократии, так и со стороны народа. Мы уже говорили о том, что эти критики порой были несходными и даже противоречивыми. Стоит отметить лишь, что в кастовой трехчастной системе изначального общества, описанного Жоржем Дюмезилем, буржуазия не соответствует ни одному из элементов. Сама она претендует на то, чтобы выполнять третью функцию — народапроизводителя. Однако получение прибавочной стоимости из посреднических услуг не является приращением полезного продукта. История последних восьми или десяти столетий показывает нам, что буржуазия, первоначально бывшая ничем, позднее стала всем. Можно назвать ее классом, оторвавшим народ от аристократии, уничтожившим связи между ними и рассекшим социальное бытие. Буржуазия является во всех смыслах «средним классом», классом посредников. Эдуард Берт писал: «есть только две знати — знатные труженики и знатные рыцари. Буржуа, торгаш, человек лавки, банка, биржи, как и его собрат, по средникинтеллектуал, являются одинаково чуждыми как миру труда, так и воинскому миру. Именно поэтому они фатально осуждены на пошлость сердца и ума»75. Может быть, для того, чтобы выйти из этой пошлости, нужно восстановить в одно и то же время аристократию и народ?
