Создание политически объединенной Европы и других региональных и континентальных объединений может теоретически привести к образованию надежных убежищ от мондиализации. Европа могла бы создать собственный полюс, способный противостоять глобализации и одновременно ответить нуждам рынка. Абсолютной гарантии здесь, конечно, нет, так как не исключен перекос, вызванный жест кой конкуренцией ТНК собственно европейского происхождения. европейское экономическое пространство потенциально является первым рынком мира и по количеству населения, и по его покупательной способности. Ответственная политическая власть в объединенной Европе могла бы путем регулирования бюджетной и фискальной стратегии способствовать созданию не экстенсивно, а интенсивно и центрированно растущей экономики в обществе с сильными социальными гарантиями. Одновременно новая европейская валюта (евро) могла бы снизить потенциал и влияние доллара и тем самым стать действенным элементом восстановления европейского суверенитета. Только в таком масштабе можно говорить о восстановлении механизмов контроля, некогда утраченных национальными государствами.
Однако надо стремиться к Европе действительно суверенной, а не к Европе торговцев, построенной в качестве простого пространства свободного обмена, и не к Европе бюрократической и зарегулированной, объединяющейся в ущерб локальным автономиям. Сегодня, к сожалению, приходится констатировать, что общие соглашения, навязанные европейским государствам, не ведут к появлению какоголибо подлинного европейского суверенитета37.
Наконец, существует уровень повседневной жизни. Мондиализации, универсализации знаков, мертвой зыби, стирающей все различия, можно противопоставить единичность форм. Остаются языки, остаются культуры, остаются социальные связи, которые можно кропотливо восстановить.
Ф. Энгельхард пишет по этому поводу, что «реабилитация политики ведет рано или поздно к восстановлению социальной сферы и культуры, и наоборот. Исходя из этого культуру надо рассматривать не как нечто статически данное, но как творческую напряженность, как носительницу смысла, как искусство жить вместе»38. Жан Бодрийяр писал о том, что «любая культура, достойная этого имени, не теряет себя в универсальном. любая культура, универсализирующая себя, теряет свою единичность и умирает. Мы культурно мертвы не потому, что нам навязали другой культурный код, но именно изза нашей собственной неудавшейся претензии на универсальность». Он добавляет: «Все то, что составляет событие, сегодня противостоит универсальному, абстрактной универсальности»39. Было бы напрасным про тивопоставлять одной глобальной мощи другую. Стратегия разрыва состоит, наоборот, в противопоставлении локального глобальному, очень маленького очень большому. Соотношение сил в эпоху постмодерна изменило свою при роду. еще пятьдесят лет назад желанием любой державы было обзавестись средствами столь же масштабными, если не более масштабными, чем у другой стороны («равенство в средствах устрашения» в эпоху холодной войны). Сегодня конфликты характеризуются скорее асимметрией сил, что мы наблюдали на примере театральных терактов 11 сентября 2001 г. Упадок национальных государств освобождает базовые энергии. Он способствует увеличению возможностей для локального действия и одновременно делает возможным возрождение политического измерения социального. Применение ко всем уровням принципа субсидиарности, который состоит в том, чтобы не отдавать на произвол верхов того, что можно решить на нижних уровнях, было бы лучшим лекарством против глобализации.
Сегодня Европа является первым торговым и вторым экономическим могуществом в мире. Один только европейский союз производит четверть мирового внутреннего валового продукта (ВВП). его финансовый резерв в долларовом измерении уже тоже на втором месте. Опирающийся на 372 миллиона своих граждан, ЕС после своего расширения в центр и на восток станет также и первым в западном мире сообществом по демографическим показателям. Его образовательная система и уровень населения способствуют созданию научной элиты во всех областях фундаментального знания. его археологическое, историческое, литературное, музыкальное, технологическое и научное наследие — одно из самых богатых на планете. Идеи и представления Европы как «матери философии» составляют непрерывную трехтысячелетнюю интеллектуальную традицию.
Хорошо видно: сегодня в руках Европы есть все необходимые козыри для того, чтобы свергнуть американскую гегемонию и без колебаний стать главной мировой силой. но она не хочет — все еще не хочет — взять на себя связанную с этим историческую ответственность. Предоставляет свои богатства на хищное разграбление многонациональным фирмам и финансовым рынкам. Позволяет своей эли те уезжать в Соединенные Штаты, которые без ее мозговой подпитки остались бы в области научного и технологического творчества среднего уровня державой. Отдает функции обороны управляемому из Вашингтона Альянсу, полностью подчинив свою находящуюся в зачаточном состоянии дипломатию диктату страны, недавно без колебаний бомбившую один из ее народов. размывает — уже на протяжении нескольких поколений — свою многовековую идентичность и разрушает свою цивилизацию, оставляя место для общества потребления и общества спектакля. Вдруг наконец начинает робко строить континентальное федеративное государство — через европейский союз, решительно утверждаемый вначале как его цоколь, — но очень скоро под давлением «общественного мнения» подчиняется парламенту, состоящему из призрачных политиков и всесильных технократов.
Нынешнее положение в Европе нельзя оценить вне более широкого контекста находящегося в становлении после падения Берлинской стены нового мирового порядка. Эпоха Государствнаций, рожденная в 1648 году Вестфальским договором, длилась 150 лет; эпоха Венского конгресса — 100 лет, ялтинских соглашений — чуть более 40 лет. Эти все более быстрые изменения были вехами становления того, что Карл Шмитт называл «Номосом Земли», то есть не коего глобального предания, через которое мир приходит к равновесию. Первый Номос Земли определяли более или менее самодостаточные цивилизации древности и Средних веков: именно в его рамках Европа познала самые первые усилия к объединению — через римскую империю, папство и римскогерманскую империю. Второй Номос — «разделительный»: в условиях ренессанса европейские нации, вначале противопоставленные друг другу в религиозных войнах, начали соревнование за колонизацию мира и господство в Европе; эта эпоха завершилась великой гражданской войной в 1914–1945 гг. Третий Номос складывался во круг двухполярного порядка Восток—Запад, идеологического противостояния между либерализмом и коммунизмом, геополитического противостояния Суши (европейского континентального могущества) и Моря (могущества морского, американского).
После падения Берлинской стены мы вошли в четвертый Номос Земли. Он обозначен переделом мира на большие цивилизационные пространства, потенциально содержащие в себе также и большие пространства политические. но такая многополярность мира пока еще только виртуальна. Ибо гегемония в шести основных областях могущества — технологической, экономической, финансовой, военной, медийной и культурной — принадлежит только одной цивилизации — Соединенным Штатам Америки. И цель у американцев тоже только одна — затормозить, насколько это возможно, трансформацию западного универсума в плане тарный плюриверсум. Вопреки всем видимостям, их главный противник — не Китай и не мусульманский мир, но Европа: если она, утверждая свой суверенитет, освободится от их опеки, Соединенные Штаты потеряют свой почти исключительный контроль над миром и окажутся обязанными со относить себя с нововозникающими могуществами. Сама не зная этого, Европа держит в своих руках судьбы мира.
