Однако в новый Номос Земли также входит и глобализация — этот термин появился несколько лет назад при описании возникшего на наших глазах феномена: детерриториализации большинства современных проблем и тенденции объединения Земли. Этот феномен не является простой идеей, носителями которой являются та или иная политическая группа или отдельная идеология. Это реальность, объективно объемлющая большинство современных тенденций. Широта явления дает возможность предвидеть так же и его будущее. Иными словами, глобализация отныне образует весь формат современной истории. Вот почему объявлять себя «противником глобализации» сегодня бессмысленно. Однако вполне возможно глобализацию «вы играть» — самостоятельно дать определение ее смыслам, а затем определить ее формы и содержание — уже действием. Основными для наступления глобализации являются два фактора. С одной стороны — позволивший опутать информационной сетью всю поверхность Земли взлет электроники и информационных технологий. С другой стороны — обрушение советской системы, которая после Второй мировой войны создавала своего рода противовес распространению американской мощи. Конечно, это не означает, что надо сожалеть об исчезновении коммунизма. В поли тике зло нередко проистекает из блага (и наоборот). Это то, что Макс Вебер называл парадоксом последствий.
С наступлением глобализации объединение Земли про исходит не «абы как». Оно происходит главным образом в форме рынка, то есть подчиняясь логике торговли и поиска прибыли. Пришествие всемирного рынка сопровождается изменением менталитета. Усвоение рыночной модели устанавливает, как в мышлении, так и в поведении, примат чисто рыночных ценностей. Большинство областей, еще недавно не вполне подпадавших под логику капитала (искусство, культура, спорт, образование и т. д.), сегодня интегрированы в нее полностью. Отныне доминирующая антропологическая модель — утилитаризм: человек определяется как индивидуум, сущностноозабоченный производством и (особенно) потреблением, в качестве экономического аспекта постоянно ищущий максимизации своего интереса. Происходит переход от общества, в котором есть рынок, к обществу рынка как такового. но развитие рыночного об мена не приводит к исчезновению отчуждения и вражды: ведь единственное, что принимается в расчет, это платеже способность.
Глобализацию осуществили не левые «космополиты», но правые либералы. И это вполне соответствует вековой капиталистической тенденции: по определению, у рынка нет границ, кроме него самого. Констатация того, что капитализм оказался более эффективным в реализации «интернационального идеала», более не кажется парадоксальной. Исторически «космополитизм» всегда символизировал «левую» идеологию, но сегодня только некоторые ее звенья, активно принявшие глобализацию, соответствуют этому положению. Тот, кто критикует глобализацию, ничего не говоря о логике капитала, лучше бы этого не делал.
Каковы последствия глобализации? Наиболее очевидным является расширение и конкретизация того, что я бы назвал «идеологией Одного и того же» (l’idéologie du Même): планетарная однородность, униформизация по ведения, исчезновение различий в образе жизни, обобщенная, одинаковая для всех модель «развития» и т. д. Гомогенизация, в итоге которой все люди от одного края Земли до другого все более и более потребляют одинаковые продукты, все более и более посещают одинаковые зрелища, все более и более живут в домах, построенных по одной и той же модели, и т. д., поддерживается неявной пропагандой, дискредитирующей любую альтернативную модель. Общая идея всего этого, беспрерывно оттачиваемая как политиками, так и массмедиа, состоит в том, что мы живем не в лучшем из возможных миров, но в мире, который, хотя и несовершенен, все же предпочтительнее остальных. А параллельно повсюду устанавливаются процедуры контроля, которые, распространяемые по всей мировой шкале, уже видятся предвестиями своего рода «планетарного Паноптикума» — общества тотального контроля. Такая гомогенизация, распространяющая на весь мир одну частную экономическую и технологическую модель — западную, — отныне предстает как безысходная «участь» всех культур. Так глобализация в значительной мере смешивается с вестернизацией, главным двигателем которой на нынешний момент является американская мощь.
В то же время надо обратить внимание на диалектический характер глобализации. Именно диалектика указывает на ее главное противоречие. По мере того, как глобализация не без оснований представляется во всем мире односторонним навязыванием западного образа жизни, она повсюду вызывает сильное «идентитарное» сопротивление. Чем более глобализация актуализирует унификацию, тем более она потенциализирует фрагментацию; чем более актуализирует глобальное, тем более потенциализирует локальное. Можно было бы, поняв это, порадоваться. Тем не менее, если глобализация одним движением разгружает и оживляет идентичности, то вот эти новые, «оживленные» уже со всем не те, что были прежде. Уничтожаются идентичности органические, равновесные, а восстанавливаются их подобия, причем в чисто реактивной, конвульсивной форме. Это феномен, который Бенджамен Барбер обозначил формулой: «Джихад против Мак-Мира» (Djihad vs. McWorld).
Впрочем, глобализация вообще «отменяет» время и пространство. Время — потому что благодаря информационным технологиям и технологиям связи мгновенного действия всё вновь распространяется и возвращается во «время зеро»: одни и те же события (например, атака на Соединенные Штаты 11 сентября или финал Кубка мира по футболу) были видны и «пережиты» по всей планете в один и тот же момент; финансовые потоки мгновенно передаются с одно го конца Земли на другой. И так во всем. Что же до отмены пространства, то обратимся к простому факту: границы более ничего не сдерживают, и ни одна территория уже никоим образом не имеет своего самостоятельного центра.
В эпоху холодной войны существовала граница между миром коммунизма и тем, что дерзко называли «свободным миром». Сегодня этой границы нет. Информация, про граммы, финансовые потоки, товары, сами люди свободно циркулируют из страны в страну или одновременно распределяются по всем странам. В каждой отдельной стране различие между внутренним и внешним более ни с чем не соотносится. еще недавно, например, полиция занималась наведением внутреннего порядка, а армия — обороной от внешнего вмешательства. Сегодня же полицию все чаще используют в военных целях, в то время как армия занимается «международными полицейскими операциями». В связи с появлением глобального неотерроризма всё это выглядит особенно откровенно: в Соединенных Штатах у ФБР и ЦРУ теперь один и тот же противник. (Перефразируя только что цитированную формулу, можно сказать, что речь идет уже не о «Джихаде против Мак-Мира», но о «Джихаде внутри Мак-Мира».) Таким образом, глобализация означает появление мира без внешнего мира. Это мир, над которым более нет ничего, глобальное предприятие, по самой природе своей ничем не ограниченное.
Наступление глобализации в равной степени означает конец эпохи модерна (modernité). Падение Берлинской стены стало вехой не только конца послевоенной эпохи или даже ХХ века. Оно стало вхождением в постмодерн (post modernité).
В мире постмодерна все политические формы, унаследованные от модерна, выходят из употребления. Политическая жизнь более не сводится к конкуренции партий. «Ленинская» модель, в соответствии с которой партии приходят к власти, чтобы осуществить свою программу, сильно устарела, ибо пределы маневра правительств с каждым днем все более сужаются. Государстванации одновременно теряют централизацию и легитимацию. Централизацию — поскольку они уже слишком велики для того, чтобы удовлетворять ежедневные нужды людей, но в то же время слишком малы, чтобы противостоять планетарному развертыванию противоречий и зависимостей. легитимацию — поскольку институциональные горнила интеграции, на которые они прежде опирались (школа, армия, профсоюзы, партии и т. д.), одно за другим переживают кризис и более не являются производителями социального. Социальные связи устанавливаются вне действия административных властей и видимых учреждений. Глобализация «развела» знак и значимое, и это привело к общей десимволизации политической жизни. Кризис представительных институтов, уклонение от голосования на выборах, расцвет популизма и новых социальных движений — вот еще только не которые характерные симптомы такой эволюции.
