Человек, рабочая сила которого отдана на откуп рынку, становится все более уязвимым, так как увеличивается риск, что либо она не найдет нанимателя, либо ничего не будет стоить на рынке. Современный индивидуализм раз рушил органические отношения близости, которые, прежде всего, были отношениями солидарности и взаимопомощи, и привел к уничтожению всех традиционных форм социальной защиты. рынок может регулировать отношения спроса и предложения, но не может регулировать социальные отношения. не происходит ли это потому, что он игнорирует существование неутолимого спроса? Вмешательство ГосударстваПровидения становится необходимым потому, что лишь оно способно исправить наиболее явные противоречия и затушевать наиболее очевидные уродства. Вот почему, как хорошо показал Карл Поланьи, когда кажется, что либерализм празднует победу, он парадоксальным об разом вызывает рост государственного вмешательства, способного хоть немного исправить безобразия, вызванные влиянием на общество «саморегулирующегося» рынка. Ален Кайе пишет: «если бы не было Государства Провидения, относительный социальный мир был бы сметен рыночной логикой абсолютно и незамедлительно» 26. Эта синергия рынка и государства долгое время характеризовала фордистскую систему. «Социальная защита, — заключает Поланьи, — есть обязательное сопровождение саморегулирующегося рынка» 27.
В той мере, в какой подобное вмешательство компенсирует разрушительную роль рынка, можно говорить о провоцировании государством «демаркетизации» обществен ной жизни. В то же время государство не может заменить собой общинные формы социальной защиты, разрушенные развитием промышленности, утверждением индивидуализма и экспансией рынка. Возможности государственно го вмешательства достаточно ограничены по отношению к прежним формам социальной защиты. В то время как прежние формы солидарности основывались на взаимных обязанностях каждого, государственная социальная защита в результате утраты членами общества ответственности превращает равноправных пайщиков в простых присутствующих. В то время как прежние формы коллективизма вырастали из системы конкретных взаимоотношений, государственное вмешательство представляется абстрактной, нереальной машиной, от которой все чегото ждут и которой никто ничего не должен. Замещение прежних непосредственных форм солидарности безличным, внешним и непрозрачным покровительством отнюдь не представляется удовлетворительным. напротив, такое покровительство является источником кризиса Государства Провидения, которое по своей природе способно оказывать только социологически неадаптированное, а значит, экономически неэффективное вмешательство. Как писал Бернар Ан Жолрас: «Преодолеть кризис ГосударстваПровидения — значит изыскать условия для появления солидарной близости, которые являются также условиями реформирования экономических связей, вплоть до восстановления синхронии между производством материальных благ и производством социального»28.
«Все унижение современного мира, все его обесценивание, — писал Пеги, — происходит из-за того, что современный мир признал возможным выставить на продажу те ценности, которые античный и христианский миры считали в принципе непродаваемыми»29. Либеральная идеология несет большую долю ответственности за это унижение изза того, что она основывалась на нереалистичной антропологии и привела к ошибочным выводам. Идея, согласно которой человек свободно и рационально действует на рынке, является утопической, так как экономические действия никогда не являются автономными, но всегда зависят от общественного и культурного контекста. не существует изначальной или врожденной экономической рациональности: она вырабатывается всем общественно историческим развитием. Товарный обмен не является универсальной формой ни общественных отношений, ни отношений экономических. Рынок — не универсальный, но локальный феномен. Он не реализует оптимальное соотношение спроса и предложения, так как учитывает только удовлетворяемый спрос. Общество всегда больше, чем совокупность составляющих его индивидуальных элементов, так же как класс всегда больше, чем элементы, из которых он состоит. Это происходит потому, что именно класс фор мирует составляющие его элементы, как это показал Рассел в теории логических типов. наконец, абстрактная концепция обособленного, «деконстектуализированного» индивида, поведение которого базируется на строго рациональных предпочтениях и который выбирает свою принадлежность на пустом месте, практически не выдерживает критики. Коммунотаристские теоретики или теоретики, близкие к коммунотаристам (Алистер Макинтайр, Майкл Зандель), наоборот, показали необходимость для индивидов общины, которая конституирует их горизонт, их эпистему и нужна как для формирования критического отношения к реальности, так и для выработки собственной идентичности и удовлетворения собственных целей. Общее благо и доктрина, определяющая способ жизни этого сообщества, и являются его коллективной идентичностью.
Современный кризис происходит из противоречия между абстрактным универсальным человеком с сопутствую щей ему атомизацией и деперсонализацией социальных связей и реальностью человека конкретного, для которого социальные связи основываются на чувственных связях и отношениях близости с сопутствующими им сплоченностью и взаимными обязательствами.
Либеральные авторы верят в возможность общества, полностью соответствующего ценностям индивидуализма и рынка. Это иллюзия. Индивидуализм никогда не был моделью для общественного поведения и никогда не будет ею впредь. Более того, есть основания думать, что индивидуализм может проявляться только благодаря тому, что общество все еще в какомто отношении является холистским. «Индивидуализм никогда не может полностью заменить холизм и целиком господствовать в обществе. Более того, он никогда бы не смог эффективно функционировать, если бы холизм не отдавал ему дань неявным образом», — пишет Луи Дюмон 30. Это и придает идеологии либерализма ее утопическое измерение. Таким образом, в холизме нельзя видеть только следы прошлого, обреченные на уничтожение. Человек остается общественным существом. Холизм еще встанет в полный рост, когда вместо «гармонии естественных интересов» будет признано превосходство общего блага над частными интересами.
БУРЖУА
Буржуа, многократно осмеянный, разоблаченный, подвергнутый критике на протяжении веков, кажется, навсегда потерял свою актуальность. редки сегодня те, кто причисляет себя к буржуазии, редки те, кто ее защищает 1 . Как в правых, так и в левых кругах, кажется, договорились о том, чтобы прекратить все спекуляции на темы буржуазии. Социолог Беатрис де Вита констатирует: «Уже не существует модели буржуа, смешиваемого с грязью. После десяти лет, когда это слово употреблялось в уничижительном смысле, все както успокоились» 2 . Между тем буржуазия в наше время не только весьма далека от того, чтобы быть классом, обреченным на вымирание, как об этом непреду смотрительно объявила Аделин Домар 3 , но и более соответствует не социальной прослойке, а ментальности, подчинившей себе все. Если мы уже не видим буржуа, то это не говорит об его исчезновении. Возможно, он распространился повсюду и не поддается локализации. «Буржуа буквально исчез, он уже не живой человек, а мифологический персонаж. Сейчас этот термин можно применить разве что к нескольким динозаврам, глядя на которых невозможно не умереть со смеху» 4 . Однако это слово стало бессодержательным именно потому, что содержание, к которому оно отсылает, переполнило собой реальность. Жак Элюль пишет: «Задайтесь вопросом: кто такой буржуа? У самых расудительных людей это вызовет такое беспокойство, что я не знаю, как с ним можно будет справиться» 5 . Попытаемся, однако, и мы поставить его в очередной раз. А для начала в общих чертах опишем историю образования и восхождения класса буржуазии.
