— Здравствуйте, — сказал Нам Ен. Его соединили с отцом.
— Как ты? — спросил Нам Туен, садясь в машину на Сигирия-роуд. Поверх зелёных крон деревьев возвышалось скальное плато, неприступная крепость полуторатысячелетней давности, которую он только что осмотрел. Его усталый, но возбуждённый голос без искажений отозвался в голове сына.
— Отдыхаю, — ответил Нам Ен. — Смотрю на ослепительный закат.
— Ты не на базе?
— Нет. — Он помолчал. — Выбрался оттуда.
Нам Туен кивнул, и Нам Ен это почувствовал. Не мистическая связь между отцом и сыном, а достижение науки — он чувствовал этот понимающий кивок. Больше ему не дадут выбраться с базы до самого старта. Даже сегодняшняя отлучка шла вразрез с правилами, но Нам Ен как вице-президент компании сделал для себя исключение.
— Как вы?
— Завтра закрываем саммит.
— Успешно?
— Всё отлично.
— Вчера читал, вы чуть не подрались из-за налогов.
— Зато единогласно поддержали увеличение финансирования «Шугуана».
— Вас не обвиняли в непотизме?
— Они знают, что когда деньги поступят на счёта, мой сын уже перестанет в них нуждаться.
— Когда вы вылетаете?
— Завтра вечером.
— Служба безопасности уже весь остров поставила на уши. Местные жители только и ждут встречи с вами, — сообщил Нам Ен.
— Это Тао беспокоится. В последнее время нас слишком часто пытаются взломать.
— Будьте аккуратны, отец. — Нам Ен погладил Элизабет по волосам и накрутил её локоны себе на пальцы. Девушка лежала тихо, наблюдая за парой влюблённых, забежавших в море и теперь плескавшихся, как дети, на мелководье. — Сотня раскрытых покушений ничего не значит в сравнении с одним успешным.
— Если бы я их боялся, то остался бы на островах Блонд, — сказал Нам Туен. — Самое безопасное место на Земле. Я закрою саммит и послезавтра прилечу, чтобы посмотреть, как ты отправляешься в своё путешествие. Никому не свете меня не остановить.
— Вы часто повторяете это про себя, отец? — спросил Нам Ен.
— Нет. Это повторяет сама жизнь, раз за разом, — Нам Туен помолчал.
— Я могу это услышать?
— Прислушайся.
Нам Ен прислушался. Как и Элизабет, которая вслушивалась в смех любовников и в восторженные взвизги, когда женщина толкнула мужчину, тот упал, а она побежала навстречу волнам. Мужчина поднялся и широкими шагами устремился за ней, весь в брызгах. У неё был голубой, светящийся в ночи купальник; на нём — зелёные плавки. Он догнал её, крепко обнял, приподнял над водой. Она смеялась и била его по спине кулаками; они оба рухнули вниз и некоторое время мирно лежали на мелководье. Потом она поднялась над ним, он схватил её и перевернул, и море скрыло их на какое-то время от любопытных глаз.
— Я тебя люблю, — прошептала Элизабет, и Нам Ен опять поцеловал её в макушку, пока отец со Шри-Ланки рассказывал ему о здоровье мамы и о сестре, которая уже завтра собиралась прибыть на Хайнань.
— Я попрошу свою подругу показать ей остров. Тут очень живописные места.
«Я покажу твоей сестре остров, — мысленно соглашается с ним Элизабет, — и мы подружимся с ней, по крайней мере сделаем вид, и продолжим делать вид даже после того, как ты улетишь и атмосфера Земли забудет шлейф от твоей ракеты… Когда через шестьдесят часов ты войдёшь в своей космический корабль, и за тобой закроются люки, и мы будем разинув рот смотреть, как ты улетаешь, и я, может быть, даже заплачу, но не от горя, а от счастья, ибо, хотя наши дни и прошли, они всё-таки БЫЛИ, и мы знали, на что мы идём, ты и я, мы с тобой…»
— Конечно, конечно, — соглашается с чем-то Нам Ен и долго молчит, выслушивая слова отцовской гордости. — Спасибо, пап. Я знаю. Спасибо.
Элизабет смотрит на целующуюся парочку. Кто-то из бара тоже замечает их и одобрительно посвистывает. Звук тихий, но Элизабет слышит его свист, потому что её внимание сосредоточено на парочке, и её мозг связывает этот сторонний звук с объектом интереса. Они взяли отпуск и прилетели сюда на несколько дней, размышляет Элизабет, они не живут здесь, иначе бы не радовались так морю, они живут в большом городе, уже не столь молоды, и, скорее всего, эта любовь будет для них последней — с семейным очагом и детьми, стабильным заработком и тихо увядающими чувствами. Их будет поддерживать бесконечная центрифуга индустрии развлечений, увлекающая в полные впечатлений совместные вояжи по Сети, ограниченные только воображением программистов и неизбежным условием: нереальность.
Она вернулась взглядом к возлюбленному: резкий профиль, смуглая кожа, целеустремлённые, подчёркнутые крупными бровями глаза, окрашенные скупой улыбкой тонкие губы. Конечно, она любит не его самого, конечно, в нём она видит того, кто неизбежно должен её покинуть, видит трагического героя.
Лежала бы она сейчас рядом с ним, жадно глотая воздух, которым он дышит, считая секунды и теряя им счёт, если бы тогда, в Касабланке, при их первой встрече он не сказал: «Через полгода я улечу с Земли»? Если бы не узнала в нём черты его отца, великого Нам Туена, которого наконец-то увидит вживую, пожмёт руку, скажет слова, и он их услышит — через пару дней, провожая его сына в одиссею, она наконец-то с ним встретится?..
«Не знаю, — подумала Элизабет, — но это не важно. Я как будто во сне и знаю, когда проснусь, жду, не тороплю этот момент, но он настанет, настанет очень скоро…»
— Я горд тобой, — говорил Нам Ену его отец, — я горд тобой, сын. Те, кто будут прощаться с тобой, те, кто будет восторгаться твоим решением отправиться в путь, отказаться от жизни, как они её представляют, от нормальной жизни… Пожертвовать всем тем, что ты сейчас видишь вокруг себя… Они ведь просто не понимают, что ты ничем не жертвуешь. Они просто не знают, что ты обретёшь гораздо больше. Они не знают, что ты не собираешься совершать подвиг. Я такой же, как ты, сын. И я горжусь, что ты — такой же, как я. Прости их, когда они будут тобой восторгаться, недоумевая, как звёзды могут быть важнее семьи. Это часть твоей жизни, просто прими её, когда они будут восторгаться, и прости их. Я тобой горд, сын. Я тобой горд.
— Спасибо, папа, — ответил Нам Ен, и Элизабет заметила в его голосе тщательно скрытые знакомые нотки. Нотки скуки — той скуки, которая неизбежно сопровождала слова прошедших процедуру людей к тем, кого они любили, но кто интересовал их всё меньше и меньше; к тем, кто говорил разумные, банальные вещи, затянутые и понятные. Нам Ен старался выказать своё уважение отцу, и Нам Туен скорее всего ничего не заметил, но Элизабет заметила.
— Увидимся двадцать второго. Спасибо тебе за всё.
— Я счастлив, что ты мой сын, — сказал Нам Туен. — Я счастлив.
— Он счастлив, что я — его сын, — передал, отключившись от Сети, Нам Ен Элизабет.
— А я счастлива, что он — твой отец, — Элизабет потянулась к нему для поцелуя.
