— Я полагаю, ваше решение взвешенное и обдуманное, — кивнул Цзи Киу.
— Мистер Цэн сообщил, что отключение защиты на те двадцать минут, когда была проведена хакерская атака, не было его личной инициативой.
— Он действовал вопреки инструкциям, — заметил Цзи Киу, — я знаю, я сам их утверждал.
— Мистеру Цэну, тогда ещё майору Цэну, был отдан приказ, — сказал Мик. — По его словам, приказ отдали ему вы.
— Я никогда не изучал юридические формальности ведения дел Международным уголовным судом, но, исходя из своего опыта, подозреваю, что вы берёте на себя персональную ответственность, говоря мне это.
— Мистер Цэн сообщил, что не сказал правду сразу потому, что боялся мести своей семье, оставшейся в Китае, и своим друзьям. Но теперь, когда вы ушли в отставку, а новое правительство осмелилось обвинить вас в коррупции и завести на вас пять уголовных дел, посадив под домашний арест, он больше вас не боится.
— Вот как?
— Да.
— Иными словами, более прямыми и точными, — подытожил Цзи Киу, — вы обвиняете меня в смерти Нам Туена?
— Обвиняет суд, а я прибыл сюда по другому поводу.
— В таком случае я жду от вас разъяснений. — Цзи Киу спокойно перевёл взгляд на Иоанна, как будто хотел добавить «от вас обоих».
— Пока о возобновлении дела не объявлено, — заявил Мик, — у вас есть шанс обратиться к Международному суду с чистосердечным признанием. Вы получите снисхождение суда и временный иммунитет от дел по коррупции. Вы проведёте дни заключения в «комфортабельной», как вы сказали, европейской тюрьме.
— Благодарю вас за предложение, — без нотки сарказма, который, Иоанн был уверен, присутствовал, сказал Цзи Киу. — Но вынужден отказаться.
— Подумайте ещё. У вас нет шансов.
— Я думаю всю свою жизнь, господин Пуатье. И я не собираюсь исповедоваться перед скопищем старых импотентов. Меня судить будут другие люди, не те, что сидят в мантиях, а те, что родятся и вырастут потом, вновь засеют поля Китая, будут наблюдать разливы Великой реки. Пусть они меня судят.
— Ну так подумай о них, урод, — вдруг сказал Иоанн, — подумай о том, кем ты будешь для них. Коррупционером, убийцей великого Нам Туена, предателем великого Фань Куаня.
— Я буду для них тем, кем был при жизни, Иоанн, — ответил Цзи Киу, — патриотом Китая.
— Ты будешь предателем.
— Ты заблуждаешься.
— Ты убил моего друга, — сказал Иоанн. — Не смей надеяться, что тебя ждёт благая память после смерти или достойная жизнь, даже не надейся на это.
— Вы пришли в мой дом и угрожаете мне, — развёл руками Цзи Киу, — я честен перед вами, я честен перед Китаем. Я делал то, что должен был сделать.
— Вы не отрицаете, что отдали приказ Цэну? — спросил Мик.
— Он милый мальчик, Иоанн. Где ты нашёл этакого папуаса? В какой доисторической деревне ты откопал эту обезьяну, Иоанн? Я был о тебе лучшего мнения, приехать сюда и предложить мне сдаться, ты, видимо, забыл, кто я…
— Я всё помню, Цзи, — сказал Иоанн. — Я не хочу, чтобы ты сдавался. Я хочу, чтобы ты дрался, чтобы ты зубами нас грыз, потому что чем больше ты будешь сопротивляться, тем хуже будет для тебя, тем меньше хорошего о тебе запомнят. Достойный правитель, великий стратег, — Иоанн повысил голос, — нашедший компромисс, один из отцов нового мира, мудрый Цзи Киу, оказался мелочным интриганом, коррупционером, убившим создателя Азиатского союза из зависти…
— Тебе не вывести меня из себя.
— …и тщеславия! Какое разочарование для следующих поколений, какое разочарование для всего мира! Железный патриот Китая — а на самом деле трус и падальщик. Ты сделал всё, что мог, Киу, ради Китая, — вдруг улыбнулся Иоанн, — и засрал всё, что мог, ради себя.
— Увы, так случается, что разговор заходит в тупик, — заметил Цзи Киу. — Я не принимаю ваше предложение и прошу вас покинуть мой дом как можно скорее.
— Нам Туен был настоящим патриотом Китая. Неужели ты так боялся Нам Туена, урод, неужели ты так боялся, что люди увидят, насколько он лучше тебя, что не придумал ничего лучше? Он ведь не лез в ваши партийные разборки, он был выше вас всех…
— Иоанн Касидроу, убирайтесь из моего дома, — произнёс Цзи Киу. — Нам не о чем с вами беседовать.
Иоанн встал, и за ним встал Мик.
— Я просто хотел посмотреть в твои глаза, — сказал Иоанн. — Надеюсь, ты помнишь, что галстук придумали не европейцы.
Цзи Киу бросил мимолётный взгляд на галстук, затянутый у него на шее и спадающий на широкую грудь, а потом посмотрел на закрывающиеся за гостями двери и коротко хохотнул им вслед.
— Что вы имели в виду? — спросил Мик, когда они уже выехали в город, покинув особняк некогда всесильного президента Цзи Киу.
— О чём ты? — спросил Иоанн.
— Про галстук.
— А, — Иоанн махнул рукой. — Старая байка. Нам Туен любил её рассказывать… Как будто однажды Цзи Киу выдал ему речь о природе галстука… По его словам, галстук — это верёвка, символ готовности совершить самоубийство… если ты окажешься недостоин, не оправдаешь ожиданий, не сделаешь своего дела, всё такое…
— Олицетворяет готовность к сэппуку?
— Вроде того, — кивнул Иоанн. — Вроде того.
Мик молчал минут десять, сжимая руль.
— Неужели он не понимал, что всё всплывёт? Он же работал в спецслужбах, он знал, как это работает, он возглавлял министерство безопасности, в конце концов… Я не понимаю, как он мог так оступиться… И эти скандалы с отмыванием денег… Он двадцать лет правил страной, проводил реформы, укрепил армию, стабилизировал экономику, наладил социалку… Помог создать Комитет по контролю, Азиатский союз… Я не понимаю, как это случилось.
— Хоть чего-то ты не понимаешь, — сказал Иоанн. — Это обнадёживает.
Мик посмотрел на него и не ответил, вернувшись к дороге. Он мог бы включить автопилот, но не хотел. Иоанн его понимал.
«Но если бы мы всё понимали, — подумал он, — этот мир был бы устроен по-другому. Если бы всё можно было объяснить и понять, в каком замечательном, достойном мире мы бы жили тогда… Кажется, это строчки Омар Хайяма, я когда-то читал…»
Он не мог вспомнить стихи дословно, но когда-то много, очень много лет назад, когда он был в возрасте Мика Пуатье, и девушка Мэри с рыжими волосами, зелёными глазами и лёгкой воздушной улыбкой была ещё жива, и Бесконечная весна ещё не закончилась, они произвели на Иоанна сильное впечатление.
14 сентября 2055 года. Рим
Прошло ровно тридцать лет, и сегодня Алессандро встал на ноги. Пересаженные мышцы побаливали, но очередной сеанс НБп напомнил мозгу, как нужно контролировать конечности, и Алессандро почти без труда пошёл — даже без палки или экзопротезов. Головой он понимал, что правая часть его тела — нога, рука, лицо и кусок груди — это нечто чужое, но он потерял сознание, имея в распоряжении все руки и ноги, и очнулся тоже со всеми. Период, когда его тело напоминало обгорелый обрубок, прошёл без него; страдания выпали на долю его родителей, брата и Беатрис. «Новые» конечности, выращенные по его генной карте, ничем не отличались от старых; разве что разрабатывать их пришлось не так долго, как застарелую, прооперированную «родную» левую часть тела.
