Он думал, они встретятся как чужие люди. Он думал, для неё прошло тридцать лет, и все чувства исчезли. Она тоже так думала. Но ничто не исчезло — просто заснуло где-то глубоко внутри, и вот снова проснулось, и перед ней тот тридцатидвухлетний парень, военный, её герой, за которого она собиралась замуж.
Она подошла к нему, еле передвигая ноги; он привстал, и она упала ему на грудь. Её голова всё такая же маленькая, а его грудь, знал он, хоть и стала у́же, всё равно широкая, и его пальцы так же в её волосах, но это не те волосы, которые он ласкал, и не та женщина, которую он боготворил…
Они немного успокоились.
— Привет, я рад тебя видеть.
— Я… я… — она опять разрыдалась. — Сандро, я не верила, я думала, тебя уже нет, ты давно умер… Ты…
Она взяла его за руки, за обе руки, и смотрела на них заплаканными глазами.
— Когда тебя привезли, когда я тебя увидела, я решила, что ты никогда не очнёшься, я думала, это невозможно, я не знала, что делать, но надо было жить дальше, и я… Сандро, мой любимый Сандро…
— Тихо, тихо, — успокаивал он. — Всё хорошо, ты видишь, в конце концов я здесь, и ты здесь.
— Твои руки… Твои ноги, твоё тело…
— Медицина научилась творить чудеса, — опять улыбнулся он.
— Скажи мне… — прошептала она, приблизившись к его лицу, и он услышал запах мяты. — Для тебя все эти годы, они…
— Как один миг. Это не метафора. На меня упал беспилотник, был взрыв, было очень больно…
Она смотрела на него заворожённо.
— И я проснулся здесь, — закончил он. — Одна секунда. Темнота, одна секунда, и вот я здесь.
Он щёлкнул пальцами. Она покачала головой.
— До сих пор не могу поверить, — сказала она.
— Ты знаешь, я тоже, — поделился Алессандро. — Всё вокруг так странно… Как будто я переместился на машине времени в далёкое будущее…
— Так и случилось, — улыбнулась она, утирая слёзы. — Так и случилось, Сандро, мой дорогой…
Минут двадцать они болтали: она рассказывала про своего мужа, свою семью, вновь плакала, вспоминая что-то из прошлых лет, и он поправлял её, потому что помнил всё гораздо лучше, а она уже начала забывать… Спустя пять лет после того, как он впал в кому, она вышла замуж. Они жили во Флоренции — у мужа был небольшой ресторанчик, у неё обувной магазин. Два сына: один хотел пойти в армию, но родители Беатрис запретили, и тогда он уехал бороться с бедностью в Конго; второй влюбился в мексиканку и уехал с ней в Мехико. В прошлом году родился внук — Беатрис с мужем собирались скоро навестить их.
— Здорово, — искренне сказал Алессандро и увидел, что она готова снова расплакаться.
— Завидуешь? — спросила она.
— Ужасно, — рассмеялся он, и она тоже рассмеялась.
Потом он рассказал ей о себе; ни Элизабет Арлетт, ни Иоанна Касидроу Беатрис не знала, и их визит не произвёл на неё впечатления. Он пересказал ей, что говорили врачи о его выздоровлении, об НБп и остальном; Беатрис кивала, но Алессандро видел, что его слова не находят в ней отклика. Она активно пользовалась Сетью, но была далека от новостей и политики.
Тогда он сообщил, что на днях его выписывают: он пришёл в нормальную физическую форму, левая нога сдалась и подчинялась теперь не хуже правой, а побывавший у него этим утром психолог сообщил, что «пациент полностью реабилитировался и готов к полноценной жизни».
— И что ты будешь делать? — спросила Беатрис. — У тебя же никого нет, да? Приезжай к нам! У нас в доме есть гостевая комната, а потом мы уедем, и ты поживёшь один…
— Нет, спасибо, — покачал он головой, — я не хочу вас утруждать.
— Ну что ты! — воскликнула она. — Это будет счастье для меня, Сандро, пожалуйста, нам вовсе не трудно… У тебя же почти нет денег, что ты будешь делать?
Она ошибалась. Все эти годы Европейский союз зачислял на его банковский счёт деньги; они сдержали данное Иоанном слово, и все расходы на лечение и тридцатилетнее содержание в больнице выплатили из фонда армии. С учётом набежавших процентов, покрывших инфляцию, у Алессандро на счёту лежала солидная сумма денег. К тому же правительство Италии оказалось столь щедро, что выплатило ему компенсацию за распроданное наследство родителей. Пролежав тридцать лет в коме, Алессандро очнулся куда состоятельней, чем его бывшая возлюбленная.
— И что ты будешь делать? — спросила она. — Где ты будешь жить?
— Куплю себе небольшой дом, — сказал он. — Хочу купить домик где-нибудь в горах, в Альпах… Я не был там с детства…
— Катались там на лыжах!
— Да, наверное… Перезимую там, отдохну, решу, что делать дальше.
— Напиши мне адрес, — попросила она. — Я обязательно приеду к тебе.
— Я пока не знаю… — Он покачал головой. — Рассматриваю разные варианты.
— Напиши мне, хорошо?
— Хорошо, — соврал он.
Они говорили ещё долго, и минуты растягивались для него в часы. Это светлое лицо с оттенком грусти, эти распухшие руки с обвисшей кожей и складки на шее превращали каждое мгновение в муку. Он пытался представить себе прежнюю Беатрис, которую видел так недавно, но её черты ускользали, и вместо робкой нежной девушки появлялась эта женщина, сидевшая перед ним, и дешёвое позолоченное кольцо на безымянном пальце её левой руки стискивало погрубевшую кожу…
Ей кто-то позвонил, она извинилась, встала и отошла к двери, а Алессандро смотрел в окно: по стеклу бежали струи дождя, серый туман скрывал город.
«Скорей бы ты ушла, — думал Алессандро, не желая смотреть на Беатрис, говорившую со своим мужем, — скорей бы ты вернулась к своей жизни, Беатрис, я тебя любил, и ты любишь меня до сих пор, но это не должно быть так… Для тебя я умер, и лучше я останусь для тебя мёртвым, нам не нужно было видеться… Это ошибка, это страшная, страшная ошибка…»
За окном потемнело, но дождь не прекратился. Беатрис долго не хотела уходить: сидела рядом и держала его за руку, говорила без умолку, опять начинала плакать, потом улыбалась и смеялась. Она долго говорила про своих детей, так, как будто это были ИХ общие дети.
Так и должно было случиться. Её дети должны были быть их общими детьми, его детьми. Алессандро кивал и улыбался в ответ, он не мог заставить себя сказать ей правду, потому что она выглядела такой счастливой и такой радостной, как будто один проведённый вместе вечер мог заменить прожитую вместе жизнь.
Когда она ушла, он вздохнул с облегчением. Закрывая глаза и готовясь ко сну, он опять почувствовал в груди щемящее чувство, которое сдерживал в себе, но чем больше он старался, тем сильнее оно сдавливало.
«Господи, Господи, Господи, — вдруг захотелось ему прокричать, — что со мной случилось, почему я смотрю в глаза, которые меня любили, и вижу пустоту, смотрю на себя — и вижу пустоту, вижу пропасть?! Я один, Господи, прошу, помоги мне, дай мне сил, не оставь меня, Ты, ведь это Ты обрёк меня на это, Ты оживил меня, как Лазаря, так прими за меня ответственность, помоги мне, я не чувствую ничего, как будто я умер, я молю Тебя, помоги, помоги мне!»
