— Если это и вправду Болезнь, у меня нет времени отдыхать. Где мой коммуникатор?
Мик помедлил с ответом.
— У вас за ухом.
Иоанн протянул руку и нащупал знакомую стальную полоску. Озноб, кажется, прекратился.
— Не заметил. Непривычно, когда он выключен.
— Я приказал блокировать его, — сказал Мик. — Сейчас разблокирую, извините.
— И пусть мне принесут одежду.
Мик кивнул, попрощался с Иоанном и вышел из медицинского отсека. Вернулся врач и ввёл Иоанну несколько тысяч наноботов в кровь, после чего разрешил одеться и встать с кровати. Иоанн выпил энергетический коктейль и почувствовал себя вполне бодрым, хотя каким-то слишком лёгким, и мир вокруг казался немного чужим. Когда они поднялись в воздух, у него сразу заложило уши.
Перед тем как взяться за написание инструкций Мику, Иоанн позвонил Элизабет.
4–29 сентября 2058 года. Кейптаун — Лагос — Параку — Тамале
Алессандро не знал, что ждет его в Африке, но всё равно купил билет на самолёт и прилетел. Тот вечер, когда его безмятежную жизнь прервал Мандела, уходил в прошлое и с каждым днём становился всё менее реальным; реальными были волны, солёный вкус морской воды, крики чаек, вальяжные черепахи и фламинго, дождь, барабанивший по крыше дома, нежная грудь Валентайн и её настойчивый язык, а видео, которое ему показал Мандела, смахивало на голливудскую подделку.
Алессандро стал украдкой, чтобы не видела Валентайн, включать коммуникатор и следить за новостями — и ничего, ничего сенсационного не произошло, Манделу считали давно пойманным, а от его имени в Сети писали все кому не лень. Алессандро убеждал себя, что всё это ему почудилось, регулярно приказывал себе забыть о произошедшем, но что-то всё равно грызло его изнутри, и никакие мысленные команды, которыми так славны прошедшие НБп «новые люди», не помогали.
«От совести не уйти?.. Что за бред! Уйти от своей совести — самое простое, для этого не надо мужества, не надо прилагать усилий, надо просто жить дальше, и она рано или поздно заткнётся и поймёт, что ошибалась…»
Но закончилось лето, Валентайн, жарко попрощавшись с ним, улетела в Европу, а Алессандро снял со счёта все деньги и купил билет до Кейптауна. Мандела не назвал ни адреса гостиницы, ни контактных телефонов, и до самой посадки Алессандро продолжал думать, что всё это — дурной розыгрыш, но он никогда не был в Южной Африке, и путешествие туда было логичным продолжением его странствий, оправдывался он перед собой.
Когда он прошёл таможенный контроль, забрал багаж, и был уже на пути к выходу из терминала, а никто так с ним и не связался, Алессандро почувствовал облегчение. «Я — просто турист, — подумал он, — я не ветеран спецназа, пролежавший тридцать лет в коме, а потом вышедший на связь с террористом, я просто турист, я сейчас найду какую-нибудь дешёвую гостиницу и пойду смотреть Столовую гору и Музей апартеида, и музей ВМФ в Саймонстауне… Войду в Сеть, найду компаньона, и мы отправимся в путешествие по ЮАР, осядем где-нибудь в Йоханнесбурге на пару недель, потому что я уже устал от моря и воды, арендуем багги и будем колесить по вельду, опасаясь знаков “охота запрещена”…»
Но на выходе его окликнули. Белый мужчина, хорошо одетый, коренастый, низкорослый, говорил на хорошем английском, но с небольшим акцентом — серб или хорват, Алессандро не был уверен. Его звали Эдин, так он представился, не назвав своей фамилии.
Он был не слишком общителен, но Алессандро понял, что Эдин знает немногим больше него. Эдин отвёз Алессандро в квартиру на окраине города, где их ждали ещё четверо: араб, чеченец, китаец и образцовый американец — старый, обросший щетиной, с добрым взглядом и жёсткими губами. Его взгляд чем-то напоминал взгляд Каллума, подумал Алессандро, знакомясь с ними.
Они съехались недавно — только Эдин был в Кейптауне с середины лета, по указанию Манделы дожидаясь и собирая остальных. Алессандро был последним в списке. Сперва они говорили исключительно по делу — и хотя Алессандро сомневался, решив не брать в руки оружие, деловитый тон этих людей смутил его, и он не высказал своих сомнений. Как будто они все были уверены друг в друге на сто процентов, как будто все подписали некий контракт.
Эдин изложил им план Манделы: как добраться до Ганы и найти школу, где взять оружие и какие требования предъявить, когда они захватят заложников. О том, ради чего они на это идут, пока молчали. Немного разговорились позже — и Алессандро с удивлением узнал, что никто из них не доверяет Манделе, никогда не видел его лично. Все общались с ним исключительно по Сети. Никто из них не состоял в сетевых сообществах и никто, кроме Алессандро и чеченца, не проходил НБп — тот был смертельно болен и все свои деньги потратил на лечебный, а не на полный курс. Теперь у него не осталось ни копейки и недавно диагностировали Болезнь — а эта штука, знал Алессандро, действительно неизлечима.
Ему тоже было нечего терять. Как и им всем — у кого семьи никогда и не было, у кого она погибла, кто был сам виноват, против кого сыграла судьба — Алессандро не пускался в подробные расспросы, но видел по их глазам, слышал это меж слов. Люди тяжёлой судьбы, найденные Манделой на задворках жизни, собранные ради того, чтобы узнать правду. Неужели это не приключенческий роман, поражался Алессандро, неужели я опять в строю, неужели мне опять придётся стрелять?..
Он был уверен, что нет, когда летел сюда. Но, встретившись взглядом с Эдином в аэропорту, понял: придётся, потому что нет выхода. Потому что никто из них не доверял Манделе, но все видели запись с убитым мальчиком, и все единогласно, молчаливо решили: если это правда, то игра стоит свеч.
Судя по манерам и повадкам своих новых знакомых, Алессандро сделал вывод, что почти все — бывшие военные. Вряд ли они все служили в легальных армиях, но о своем прошлом никто не распространялся. Они словно заключили пакт, где говорилось, что раз уж они идут на подобное дело вместе, то имеет значение лишь будущее, а не прошлое. Алессандро это понимал, очень хорошо понимал.
Зато они с удовольствием говорили о политических взглядах: чеченец оказался коммунистом марксистского толка, китаец — социалистом-фабианцем, а американец — анархистом, превозносящим гражданское общество, свободу и права личности, и постоянно поминал Айн Рэнд. Эдин и араб не участвовали в дискуссии, как и Алессандро, затруднявшийся сформулировать свою позицию: на выборах он голосовал за тех, кто не предавал своих и поддерживал армию, кто объявлял войну злу (как представлял его Алессандро, в виде терроризма, фундаментализма и диктатуры) и её выигрывал; его мир был до предела прост, и он чувствовал себя неловко в этой философствующей компании.
Он рассказал им про Каллума, и они не задали ему ни одного вопроса, только кивали, и араб тихо сказал, что поступил бы так же. Они бы все поступили так же, как Каллум, понял Алессандро, поэтому они здесь. Они идут на самоубийство — никаких сомнений в этом не осталось после того, как они приплыли морем в Лагос и встретили там седьмого члена отряда.
