— Ты уже сделал свой выбор, — покачал головой Эдин, — и ты с нами.
— Я не позволю вам это сделать.
— Сандро, ты можешь не стрелять, — сказал Эдин. — Я понимаю. Вы все можете не стрелять, я всё сделаю сам. Пока будет достаточно одного убитого, и если они опять не отреагируют, убьём второго…
— И ты не остановишься, пока не перебьёшь всех? — Алессандро сжал рукоятку автомата покрепче. — Чем ты тогда отличаешься от них?
— Тем, что не я проводил эти эксперименты, — ответил Эдин, — не я превратил этих детей в чудовищ. Он прав, — Эдин кивнул на американца, — они ведь уже не люди, если не могут выбирать, они не могут в полной мере осознать…
— Пародии на человека, — пробормотал американец. — Это милосердие — убить их, оборвать их страдания, они несчастные выродки…
— Вы этого не сделаете. — Алессандро поднял автомат. — Я не позволю вам.
Американец и китаец встрепенулись. Араб и чеченец, охранявшие заложников, обернулись, но оружие не вскинули. Африканец смотрел в свой визор и словно ничего не замечал. Эдин не повёл и бровью.
— Убьёшь меня? — спросил он. — А потом что? Сдашься им? Или застрелишься, герой? Главное — остаться честным перед самим собой, нет оправдания злу, да?
— Так.
— И ты ничего не добьёшься. Все наши усилия пропадут…
— Зато я останусь человеком.
— А что, если сейчас не нужен человек? — Эдин тоже взял автомат и пошёл в сторону детей. — Пожалуйста, Сандро, просто не мешай. Я никогда не прощу себе этого, даже если мне осталось жить считанные минуты, но я ДОЛЖЕН, ты понимаешь, я ДОЛЖЕН это сделать… Ты видишь эти ряды? Видишь этих «альф», «гамм»? Ты такого будущего хочешь для человечества, за которое ты сражался, таким ты хочешь его увидеть?
— Я этого уже не увижу… — Алессандро прицелился Эдину в голову. — Ни шагу дальше.
— Конечно, не увидишь, — Эдин усмехнулся. — И детей у тебя нет. И ты будешь виноват, что миллиарды детей будут жить в этом аду, если не дашь мне сейчас сделать один чёртов выстрел!
Мир расплывался перед глазами Алессандро. Он видел, как Эдин, стоя на месте, приказал одному ребёнку подняться и подойти к нему. Алессандро держал Эдина на прицеле. Маленькая фигурка в белом подошла к Эдину и склонила голову. Он отвёл её в сторону, высокий мужчина в чёрном комбинезоне, в углу зала поставил на колени, приставил автомат к затылку…
— Может, всё-таки учителя? — спросил китаец.
— Нет, — ответил американец, — эти суки должны жить, чтобы потом дать показания…
— Не смей! — крикнул Алессандро. — Я убью тебя.
— Сандро, — китаец подошёл к нему и положил руку на ствол. — Иногда мы просто должны покориться.
— Нет, — ответил Алессандро.
— Эдин прав, — сказал китаец. — Ты и сам это понимаешь.
Эдин выстрелил; мальчик упал на пол лицом вниз, ровная круглая дырка в середине затылка быстро заполнялась кровью. Руки Алессандро задрожали, он опустил автомат.
— Надеюсь, больше никто не умрёт. — Эдин смотрел на убитого мальчика. — Пишите сообщение. Мы убили одного заложника. У вас есть ещё час, чтобы окончательно выполнить наши требования, иначе мы будем убивать и дальше, сперва по одному в час, потом в полчаса, потом в пятнадцать минут. Вы вынудили нас, кровь на ваших руках.
«Он прав, — подумал Алессандро, — он прав, конечно, он прав, но я не выстрелил в него, потому что это бессмысленно, и эти дети — действительно не дети, мы хотим, чтобы нас услышали, именно этого от нас ждёт Мандела, и иначе невозможно, и мы делаем это не ради него… Эдин прав, рационально он прав, но нет, нет, нет, нет…»
Многие дети проснулись от выстрела, по толпе прокатилось возбуждение, и чеченец с арабом подняли оружие. «Во что я превратился, — подумал Алессандро, поднимая автомат, но целясь не в Эдина, а в толпу детей: он по-настоящему боялся их, — во что я превратился…»
— Сообщение отправлено, — отчитался африканец. — Ждём ответа.
Элизабет Арлетт попросили немедленно вернуться в штаб.
— Началось, — мрачно сказал президент, когда она вошла. Текст послания террористов вывели на настенный экран, Элизабет прочитала его за долю секунды.
— Мы зафиксировали выстрел, — сообщил представитель разведки. — Тепловой детектор подтверждает, что убит ещё ребёнок. Они не блефуют.
— Срочно сообщите об этом Генеральному секретарю, — распорядился президент. — У нас есть связь с ним?
— Сейчас попробуем, — сказал ассистент.
Самолёт Иоанна в это время приземлился на военном аэродроме рядом с Йенди, где его встретили войска Коалиции и Мик Пуатье.
— За последние двенадцать часов уничтожено около трёхсот боевиков, — сообщил он, когда они с Иоанном садились в БТР. — Ещё пятьсот взяты в плен. Обнаружены десятки их баз, они включены в план ночного и утреннего наступлений. К следующему вечеру мы будем уже в Буркина-Фасо и Кот-д’Ивуаре. «Патриоты» отчаянно сопротивляются, но у нас полное господство в воздухе, мы отслеживаем все их перемещения. У них нет шансов.
— Я видел с высоты, как горят деревни на севере и востоке.
— Две танковые колонны попали на минные поля и в засады, но потери незначительные, — продолжил Мик.
— Что с гражданскими?
— Данных пока нет, предположительно — несколько десятков, в основном заложники и случайные жертвы ударов с воздуха.
Иоанн кивнул.
— А вот Генеральная Ассамблея уже зверствует. Собирается на экстренное заседание и вас разыскивает.
— Сейчас у меня нет на них времени. Я направил им секретный рапорт о мероприятиях по обеспечению моей безопасности во время визита в Гану.
— Вы думаете, они настолько тупы, что не могут отличить операцию по охране жизни от военного вторжения?
— Думаю, юридических определений не существует. Я прав?
— На две трети, — ответил Мик. — Как вы себя чувствуете?
— Очень неудобные сиденья, — сказал Иоанн, пытаясь устроиться в узком кресле. — Бронежилет очень тяжёлый, каска жмёт.
Мик промолчал. Они тронулись.
— Вы предпочли бы быть сбитым на вертолёте?
— Я предпочёл бы «роллс-ройс».
— Вы плохо выглядите.
— Спал в самолёте и ещё не пришёл в себя. — Иоанн пытался заснуть, но у него не вышло, его знобило и подташнивало, он с самого утра ничего не ел и чувствовал, как с каждой минутой силы его покидают. — Что в школе?
— Только что получили сообщение, — Мик протянул планшет. — Смотрите сами.
Иоанн взял планшет и прочитал послание террористов.
— Я же сказал, что готов выполнить их условия.
— Видимо, ваше послание до них не дошло.
