И ему это удалось. Элизабет смотрела на памятник снизу вверх и не испытывала ни восхищения, ни жалости к этой несчастной фигуре — но прилив сил, знак надежды, промелькнувший в полах развевающегося плаща Нам Туена, дал о себе знать. Чем дольше она смотрела на эту неказистую фигурку, на этого поломанного оловянного солдатика, тем больше ей хотелось кричать. От радости. От осознания того, что она — и любой человек на Земле — знает, чем всё закончилось. Как этот маленький щурящийся человечек сумел всё изменить.
Говорили, это был не он, а Фань Куань. И если бы Фань Куань не освободил его, то не ему бы выпало объединить Корею, это сделал бы кто-то другой; и памятник другому человеку стоял бы здесь, а про Нам Туена так никто и не вспомнил бы. Может быть. Всё возможно. Но Фань Куань проиграл выборы в 2030 году и превратился в постоянного гостя ток-шоу, а Нам Туен подписал договор об объединении Кореи, помог спасти мир от «Исламского возрождения» и создать Комитет по контролю, основал Азиатский союз. Робким и неуверенным демократическим реформам председателя Фаня было до него далеко.
На пьедестале была надпись. Элизабет обратила на неё внимание сына, и тот, белокурый десятилетний мальчик, прочитал:
Если б мне всемогущество было дано —
Я бы небо такое низринул давно
И воздвиг бы другое, разумное небо,
Чтобы только достойных любило оно.
Омар Хайям
Согласно ещё одной легенде, это стихотворение в качестве эпитафии предложил Иоанн Касидроу. Правда это или нет, Элизабет не знала. Когда открывали памятник, она была в тюрьме в Исландии.
— Трогательно, — сказал мальчик. Падающий снег оседал на поднятом воротнике его чёрного пальто. Элизабет увидела, что к ним медленно идёт высокий мужчина в красной куртке с эмблемой «Шугуана» на груди.
— Смотри, — она положила мальчику руку на плечо, и тот обернулся, — вот твой папа.
Мужчина остановился перед ними и окинул взглядом две дожидавшиеся его фигуры и возвышающуюся над ними статую. Шагнул вперёд, улыбнулся и протянул мальчику руку:
— Привет.
Мальчик тоже улыбнулся и протянул руку в ответ. Элизабет выдохнула:
— Ты похож на своего отца.
Мужчина опять поднял взгляд на памятник. Из-под нелепых очков Нам Туен смотрел сыну в глаза.
— Как тебя зовут? — спросил Нам Ен мальчика.
— Иоанн.
— Иоанн, — повторил Нам Ен. — Скажи, Иоанн, ты любишь свою маму?
— Да, — мальчик засмущался и попытался найти спасение в руке Элизабет.
— Нам с папой нужно поговорить, — сказала она. — Подожди здесь.
Нам Ен посмотрел на Элизабет, промолчал и вместе с ней отошёл от памятника. Маленький Иоанн стоял в нерешительности, придумывая, как бы забраться на пьедестал.
— Что ты с ним сделала? — спросил Нам Ен.
— Что я с ним сделала? — переспросила Элизабет. — Боже мой, Нам Ен, что они тебе обо мне наплели?
Нам Ен промолчал.
— Я ничего с ним не сделала. Стандартный полный курс, ничего больше. Я бы хотела, но не могу. Они установили тотальный контроль над НБп, а чёрный рынок просто зачистили. К тому же я под наблюдением. Иоанн — обычный мальчик.
— Обычный в «новом» понимании этого слова.
— Да, — согласилась Элизабет. — Как homo sapiens был «новым» для homo erectus.
— И кто же он, если не sapiens? Homo deus?
— Ты бы не выжил, если бы не НБп, — ответила она. — Да, мы стали как греческие боги.
— …Всё так же ссоримся, ругаемся, и из-за наших склок страдают смертные? — продолжил Нам Ен. — Но надо идти дальше? Стать евангельским богом?
— Избавь меня от библейских аналогий, — покачала головой Элизабет. — Мы гораздо совершеннее.
— Когда мы познакомились в Касабланке… Ты была другой. Символом надежды.
— Ты спросил, верю ли я, что Болезнь можно излечить.
— Видимо, это своё слово ты сдержала.
— А ты рассказал мне про Вселенную…
— …которая предназначена…
— Для человека, — закончила она, — но думаешь, ты знаешь, что такое человек?..
Он промолчал. Она вгляделась в его лицо. Эти резкие черты, худощавый подбородок и скулы, округлые, покрытые щетиной щеки и отцовские глаза. Что они видели там, в глубинах космоса, когда сломались двигатели, и отказала связь, и весь мир похоронил их? Через какое отчаяние он прошёл, столько лет поддерживая свет во тьме, проклиная сияющий в иллюминаторе Юпитер, пытаясь починить корабль? Сколько раз он терпел неудачу и начинал всё сначала? Это НБп помог ему выстоять? Или что-то другое?
— Я удивился, — сказал Нам Ен, — когда узнал, что ты нарушила наш договор.
— Нет, — ответила Элизабет. — Ты разрешил мне.
— Я помню, — кивнул Нам Ен.
— Я удивилась, — повторила Элизабет его интонацию, — когда узнала, что ты всё же оставил образец своей ДНК в ИМБ и предоставил мне доступ. Я была уверена, что ты мёртв.
— В тебе совсем не осталось места для сомнений? — грустно улыбнулся он. — А ведь столько лет считали, что совершенное сознание не видит больше ответов, но задаёт больше вопросов.
— Бессмысленное сочетание слов, — пожала плечами Элизабет.
— Он родился, когда ты ещё была в тюрьме?
— Нет, — ответила она. — Но я не присутствовала при родах.
— Боялась? Воспоминания терзали?
— Я давно выбрала забыть и про Пурпурного Человека, и про аборт. Видишь, как просто я называю его? Прошлое мертво для меня. Я выбросила таблетки.
— Может, в этом всё дело? — спросил Нам Ен. — Ты любишь своего сына?
— Нашего сына. Да, люблю.
— Те, чьи дети учились в школе номер четыре, тоже любили своих детей.
— У большинства не было родителей. Они были сироты, как я.
— Когда мы добрались до Марса, — вдруг сказал Нам Ен, — а оттуда смогли послать сигнал на Землю, и за нами прилетел корабль, знаешь, какая мысль первой пришла мне в голову?
— Какая же?
— Я подумал, когда я полечу обратно, — он снова улыбнулся. — Мы нашли жизнь на Европе.
— Я знаю.
— Первичная макромолекула. Рибонуклеиновая кислота, мир РНК. Они появились там, когда человечество уже обрело разум и придумало религии, начало мечтать о звёздах…
— Совсем недавно.
— Если даже в Солнечной системе есть как минимум два места, где зародилась и развивается жизнь, то сколько таких мест в остальной Галактике? — Нам Ен посмотрел в небо, но увидел там лишь серые тучи. — Ради этого стоит жить.
— Пока нам никто не ответил, — сказала Элизабет. — Шансы, что РНК разовьются до полноценных живых организмов, ничтожны. Наша судьба только в наших руках.
