Облегчение? Его приносят струи чистой, прозрачной воды: она, нагая, входит в водопад, и освещённые солнечными лучами струи окатывают её с головы до ног, она открывает рот, и вода заливается внутрь её, вымывая из неё гниль, очищая внутренности; она становится прозрачной и невесомой, сбрасывает с себя кожу, растворяется, но не падает вниз, а поднимается вверх — водопад уносит её в небо, к плывущим облакам; она сливается с потоками ветров и летит вперёд, летит назад, летит в стороны — быстро, уверенно, оставляя на земле несчастное изуродованное тело изнасилованной девочки, гниющей в пурпурном подвале. Она облетает с ветром Землю, она видит моря и горы, леса и мегаполисы, маленькие сёла и безводные пустыни, каньоны и ледяные просторы, зыбучие пески и гейзеры; опускается на дно океана, где растут коралловые джунгли и охотятся глубоководные монстры; поднимается выше, в стратосферу — проплывает по долинам из облачной пены, танцует с грозовыми вихрями и ураганами, едет верхом на молниях и живых стенах цунами.
Она становится каплей воды в океане, она становится всем океаном — от волн, накатывающих на берег, до скользящих в подводной мгле моллюсков и акул; она становится всем и теряет себя; она видит своё тело со стороны — никчёмное, несовершенное, ущербное тело, нелепый продукт аберраций слепой эволюции, безволосая обезьяна без смысла и без будущего… распростёртое в нелепой позе на полу, неровно дышащее, издающее охающее звуки… Она отворачивается от этого постыдного зрелища и устремляется прочь: она становится миром вокруг, она становится Космосом, она видит зарождение Вселенной — в Большом взрыве из ничего возникает всё, и материя ширится и искривляется, и каждый атом обретает уникальную судьбу, каждый электрон получает свою траекторию, каждый квант двоится, частицы распадаются на волны и собираются обратно, а солнечный свет разносится по миру, но не успевает покрыть и сотой доли; звёзды разрастаются, поглощают планеты и затухают, фотоны разгоняются и связывают галактики между собой, и Элизабет плывёт мимо чёрных дыр, манящих завихрений света, мимо кротовых нор, режущих пространство…
Она становится соучастницей Творения; её выворачивает наизнанку, но без боли: в чистом мире она познаёт необратимость и неразрывность времени, становится Богом. Она — рождение сверхновой, она — пылинка на обочине пространства, она — расширение Вселенной, она — эритроцит, она — тайна тёмной материи, она — альфа и омега.
Её странствие продолжается вечность.
Она открыла глаза и почувствовала щемящую безысходность. Свет в туалете переливался всеми цветами радуги, из которых ей в глаза бросился один — фиолетовый, почти пурпурный. Картридж за ухом тихонько зашипел, и коммуникатор сообщил, что его требуется заменить. Элизабет потёрла виски. Она потеряла счёт времени. Компьютер сообщил, что прошло пятьдесят четыре минуты.
Элизабет приложила ощутимое усилие, чтобы отцепить картридж. Он нагрелся и дымился, а отросток болтался, как мужской орган после соития. Элизабет бросила картридж прямо по пол и осмотрелась. Саманта лежала рядом, закатив глаза. Картридж за её ухом всё ещё светился жёлтым, но уже дымился… Жёлтым ли?.. Элизабет отвела взгляд и попыталась встать. Из незапертой кабинки раздавались вздохи, и девушка увидела сквозь раскрытую дверь мужчину-альбиноса, засунувшего голову под полупрозрачную юбку женщины… которую Элизабет где-то видела, но не могла вспомнить, где именно. Спина беловолосого мужчины двигалась медленно и профессионально, женщина громко вздыхала.
Элизабет поднялась и, пошатываясь, вышла в зал. Музыка звучала та же, но теперь гораздо тише; люди вокруг передвигались, как во сне.
«“Голд Корпорейшн”, — попыталась связно подумать Элизабет, — что вы подсунули мне… что вы со мной сделали…»
Голограммы на танцполе меняли цвет — красный, зелёный, розовый, пурпурный, жёлтый, оранжевый, пурпурный, голубой, пурпурный, красный, пурпурный, коричневый, фиолетовый, пурпурный, пурпурный, пурпурный, пурпурный, пурпурный…
«Нет, нет, нет… — повторяла про себя Элизабет, — мне это кажется, это последствия… электронаркотика, чёрт, зачем я на это согласилась, может быть, я ещё под кайфом, это не может быть правдой…»
Голограммы прекратили танцевать и посмотрели на Элизабет.
Она ринулась, штурмуя пляшущую толпу, к выходу. Её никто не задержал. На улице она споткнулась о брусчатку площади, упала и содрала кожу с ладоней и открытых колен. Она ударилась челюстью, сплюнула кровь. Кто-то попытался помочь ей встать, но его (её?) прикосновение обожгло Элизабет, она вскочила на ноги и кинулась к парковке…
— Мисс? — услышала она чей-то голос. — Вам помочь? Что вы ищете?
— Тут где-то… — невнятно пробормотала она, — тут должна быть моя машина…
— Вы её вызвали, мисс?
«Чёрт! Её надо вызвать, она сама приедет, конечно, сейчас я это и сделаю… Спасибо, спасибо, но не надо смотреть на меня, только не надо глазеть, и я тоже не буду смотреть в твоё лицо, надеюсь, ты красив, но сейчас не подходящее время, совсем не подходящее…»
— Автомобиль… ко мне, — сказала она в коммуникатор, и тот отозвался согласием.
— Мисс? — всё не унимался тот человек.
— Уйди, — тихо сказала Элизабет, — исчезни, пожалуйста…
Голос пропал, и Элизабет сосредоточилась на поиске машины. Белый «бентли», подарок мужа, сам её нашёл; она забралась на заднее сиденье и даже не смогла захлопнуть за собой дверь. Автомобиль сделал это за неё.
— Домой… — сказала она так тихо, что компьютер её не расслышал. — Едем домой.
— Бережсковская набережная, двадцать два? — переспросил компьютер.
— Да, конечно…
Автопилот помчал Элизабет по ночной Москве домой. Мелькание огней за окном немного её отрезвило. Наваждение рассеивалось, а утомлённый мозг начал выхватывать фрагменты окружающего мира, надписи на рекламных экранах:
«НБ-ПРОГРАММИРОВАНИЕ! ЭВОЛЮЦИЯ СЕГОДНЯ! Присоединяйтесь к нашему сообществу в Сети и узнайте больше», «Желаете оформить ДНК-карту? Скидка 25% на хранение данных на защищённом сервере!», «ИМБ — Интернациональная Медицинская База данных: объединяя планету, исцеляя людей», «UNET: ваши фантазии — наша работа»…
«Я всегда была против этой рекламы на улицах… — подумала Элизабет, проводя дыхательную гимнастику, — но это Саманта настояла… Стоп, Саманта! Она осталась там, надо за ней вернуться, это неприлично…»
Тут Элизабет вспомнила голограммы, которые окрасились в пурпурный и посмотрели на неё.
«Последствия электронаркотика? Не знаю, что создали люди Голда, но эта штука сносит крышу… Абсолютное сумасшествие. То, что я испытала… — Она попыталась вспомнить ощущения, но лишь видела неясные картинки. — С этим не сравнится никакая виртуальная реальность… Саманта, чёрт, ты была права, что дала мне это попробовать… Я и не думала, что такое возможно… Надо узнать об этой штуке побольше, как можно больше, займусь завтра…»
Она сверилась с коммуникатором. Два двадцать ночи. Четыре непринятых сообщения от мужа. Элизабет улыбалась, читая их. Милый Алексей докладывал, что вернулся домой, и просил не беспокоиться о нём и отрываться на полную катушку. В предпоследнем он упомянул, что у него есть к Элизабет разговор, но он может подождать до отъезда Саманты… «Да уж, — подумала Элизабет, — до её отъезда ещё надо дожить…»
