— Это было не очень смешно, Джон, — недовольно заметила Кора.
«О чем это она? — пожав плечами, подумал Джон. — А-а, наверное, Уотен отпустил какую-нибудь шутку».
Обед закончился, когда Кора поглотила третий кусок пирога. Майлз налил бренди.
Улыбки, которыми беспрестанно обменивались между собой Кора и Оскар, напоминали Флизону, что у него осталось совсем мало времени. Если Кора на что-то решилась, она действует быстро. Но он должен ее опередить. Взяв свой стакан с бренди, он мысленно произнес тост: «За меня!» — и выпил содержимое одним глотком.
После обеда они перешли в гостиную пить кофе. В одиннадцать часов Оскар поднялся.
— Спокойной ночи, Кора. Все было очаровательно. Спокойной ночи, Флизон. — Он направился к двери.
— Спокойной ночи, Уотен, — ответил Джон и, пройдя через комнату, похлопал его по спине. — Не стесняйтесь, заходите к нам в любое время, когда только пожелаете.
Уотен и Кора удивленно взглянули на него, но ничего не сказали. Вскоре послышался шум отъезжающей машины Уотена.
— Ты странно себя вел, Джон, — холодно заметила Кора. — Что это на тебя нашло? Я думаю, эту ночь тебе следует провести в кабинете.
— Почему же?
— Разве это не понятно, Джон?
— Ты хочешь сказать, что мы… фить! Конец? Меня выставляют?
— Да. — У двери Кора обернулась. — Утром у меня будет с тобой серьезный разговор. — Дверь за ней закрылась.
Джон налил себе бренди. В комнату вошел Майлз.
— Что-нибудь еще, мистер Флизон?
«Да, Майлз, всего лишь небольшое убийство», — подумал он. Потом улыбнулся и сказал:
— Нет, на сегодня все. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, мистер Флизон. — Майлз вышел. Джон знал, что он направился в свою комнату в доме для прислуги, который находился в пятнадцати минутах ходьбы. Это значило, что в большом доме они с Корой остались вдвоем.
Он выпил еще бренди и в половине двенадцатого пошел в небольшую комнату, где снял со стены свой охотничий карабин. Зарядил полную обойму и вставил патрон в патронник. Скорее всего она сейчас на кухне, изучает содержимое холодильника, ищет что-нибудь, что поможет ей «пережить ночь».
Джон взял из ящика чистую тряпку и положил ее в карман. Потом подошел к застекленным дверям и распахнул их. В ярком свете луны вода в канале казалась такой же светлой, как и днем. В лесу же было темно, так как густая крона деревьев не пропускала лучи света. Пора было звать Кору. Но он сначала наклонился и поднял с земли кусок ржавой колючей проволоки, которая уже несколько дней лежала под окном. Он все собирался проверить, сколько же времени она проваляется здесь, пока кто-нибудь не скажет этому болвану-садовнику убрать ее. Он поднял проволоку, обернув ее тряпкой, чтобы не касаться руками.
— Кора! — Он ждал. Знал, что она слышала, но повторил еще раз, с настойчивостью в голосе. — Кора, иди быстрее!
Услышал ее шаги. Под весом ее туши колыхался весь пол.
— Что такое, Джон? — Она вошла в комнату.
— Сюда. Посмотри, быстрее!
Она подошла к дверям. Челюсти ее двигались. Он никогда не видел, чтобы она что-нибудь не жевала.
Она всматривалась в темноту.
— Где, Джон? Что здесь случилось? Где…
Концы проволоки он держал в руках. Накинув петлю ей на шею, он сильно рванул назад, чувствуя, как проволока впивается ей в горло. Она взмахнула руками, пытаясь за что-нибудь уцепиться. Она задыхалась. Джон потянул еще и перекрутил проволоку. И так еще несколько раз. В течение нескольких секунд Кора дергалась так, что Джон вспомнил историю о Моби Дике. В свете луны ее глаза, неотрывно смотревшие на Джона, казались огромными. Из порезов, куда вонзились острия проволоки, потекла кровь. Она не издала ни единого звука. По подбородку текла струйка съеденной ею пищи. Наконец она тяжело упала на пол, еще несколько секунд билась в судорогах и затихла.
Джон взял в руки карабин и расстрелял все патроны в сторону леса. Потом побежал в кабинет, снял трубку телефона и набрал номер.
— Алло! Это офис шерифа? Говорит Джон Флизон. Да, так. Здесь произошло нечто ужасное. Моя жена… Ее убили! Эти беглые. Я стрелял в них, но было темно, и… То есть как? Да, конечно, я уверен! Я стрелял в них, но не знаю, попал ли. Вы будете здесь? Очень хорошо. До свидания. — Он положил трубку на рычаг и улыбнулся. Его план развивался просто превосходно.
В дверях холла появился Майлз. Его глаза округлились до такой степени, что представляли собой два шара с точками посередине.
— Мистер Флизон… радио— мистер Уотен…
— Ради бога, Майлз, говорите вразумительно, — закричал на него Джон. — В чем дело?
— Радио… я… — постепенно его речь стала более связной, в словах появился смысл. — Они убили его. Мистера Уотена. Беглые. Вскоре после одиннадцати, сказали по радио. — Майлз с трудом сглотнул. — Через пятнадцать минут после того, как он уехал отсюда, мистер Флизон. В десяти милях сторону развилки. Вскоре после этого их взяли. Это ужасно, не правда ли, мистер Флизон? Это ужасно!
— Да, — механически произнес близок. — Это действительно ужасно. Он повернулся к застекленным дверям. Огромное лицо Коры лежало на пороге дверей в такой позе, что губы, прижатые к деревянной планке, создавали иллюзию гротескной улыбки, а мертвые глаза были устремлены прямо на Флизона.
Ему казалось, что он слышит ее смех.
Генри Слезар
СЕРДЦЕ СЭМА
Все, он прекращает волноваться. Пусть у Кроули и остальных голова болит за компанию до конца недели; он поедет в спортивный магазин и купит самый большой винчестер, какой только найдет там, позвонит в «Истерн» я закажет билет в горы. Потом он подстрелит самого крупного, самого наглого зверя, которого только сумеет выследить, и все время, пока будет целиться и нажимать спусковой крючок, будет думать о мерзкой физиономии Айверсона. Никакая работа не стоит тех обид, которые приходилось терпеть от Джоя Айверсона, этого негодяя, этого садиста, этой вонючки.
Он опять заводился. Сэм Виктор положил ладонь туда, где по его представлениям, находилось сердце, и мягко поглаживал его. Как будто говорил — тихо, тихо, старина, не допускай больше этого. Миллион Джоев Айверсонов не стоят того, миллион расчетов не стоят одного крохотного удара сердца.
Так сказал Доктор. Доктор с большой буквы. Сэм Виктор никогда не верил врачам, докторам с маленькой буквы, пока этого не случилось. Теперь это был Доктор, с большой «Д», и все, что бы ни сказал Доктор, Сэм Виктор принимал безоговорочно. А что он сказал? То, что Сэм сейчас говорит. Не волнуйся, старина, сказал он. Расслабься. Не делай больше того, что ты мне однажды устроил.
Он ушел из офиса в пять с пустым портфелем-дипломатом и прошел по холлу к лифту, при этом его каблуки громко цокали по мраморным плитам пола. Как обычно, в кабине лифта он был ниже всех ростом, но это его не смущало. Жизнь представляла собой ценность, жизнь, пульсирующая под его дорогим пиджаком, в его пухлых запястьях, в основании его массивной шеи, в висках его лысой головы. Жизнь — вот что имело значение, не Рост, не Молодость, только Жизнь.
