«Если исключить из бессмертного творения Фукидидова вымышленные речи, то что останется? Голый рассказ о междоусобии греческих городов: толпы злодействуют, режутся за честь…»
Я бы охотно ограничился, цитируя, именно первой фразой. Она мне кажется сегодня особенно важной, ибо и в том, что останется после удаления известного нам как вымышленное, я подозреваю слишком большую долю тоже вымышленного или отнесенного не к тому времени, но еще не идентифицированного в этом качестве (или даже идентифицированного, но не признаваемого историками в качестве такового). Многие разоблаченные фальшивки ― за исключением нескольких потерявших актуальность парадных примеров ― продолжают во всю использоваться историками: как правило, историки просто игнорируют разоблачения или делают вид, что ничего о них не знают (часто, действительно, не знают), успокаивая себя тем, что мол разоблачения были их коллегами уже опровергнуты (и в эти «опровержения» они тоже, конечно, не вчитываются, ибо незачем тратить время на всякие там сомнения и их «опровержения»).
Расхождения по вопросу о границе между первичной исторической литературой (якобы, источники) и вторичной (якобы их анализ, обобщение, а чаще всего пересказ на уровне собственного ограниченного понимания) менее принципиальны, ибо граница между первичной и вторичной исторической литературой крайне условна: редкий источник не ссылается на другие, чаще всего на многие.
Хронология ― не прошлое
Важным является вопрос о роли хронологии в моделировании прошлого. Можно, конечно, договориться, что любая модель прошлого, в том числе и миф или, скажем, эпическая ода, начисто лишенные хронологии, тоже являются вариантами истории. В какой-то мере такой подход реализуется, когда мы говорим о мифологизации истории (хотя здесь и может присутствовать элемент определенной ориентации во времени) или об историчности мифа. Первоначально у меня было ощущение, что история является в первую очередь хронологизированной историей, т. е. моделью, снабженной (желательно ― достоверной) хронологией. Эта хронологизация может быть, вероятно, несколько менее однозначной для более ранних времен, но попытка такой хронологизации должна быть по меньшей мере предпринята. Истории без хронологии, пусть даже самые занимательные, ― это мифы, легенды, сказки на исторические темы, в лучшем случае ― предыстория, так что даже самые честные сообщения об археологических находках ― никакая не история. Вот что пишет об этом Бикерман на стр. 7:
«Факт может считаться историческим, если он может быть определен не только в пространстве, но и во времени».
Сегодня я вижу это несколько более дифференцированно и не настаиваю на создании хронологии любой ценой, ибо в самом этом требовании таится опасность взятой с потолка хронологии. Скорее, я за максимально возможную непротиворечивую хронологию. Но если анализ некоторого набора источников не позволяет создать никакой хронологии, то я готов принять такую «нулевую» хронологию за единственно правильную. Во второй части книги будет показано, что разным наборам источников в принципе соответствуют разные хронологии (как показал в свое время Исаак Ньютон, единая непротиворечивая хронология мировой истории невозможна). Если же хронология вообще возможна для некоторого набора источников, то она не обязана иметь форму хронологической таблицы с датами для всех использованных в модели прошлого событиях. Хронология может оказаться комбинацией каких-то дат, информации о том, что какие-то события были раньше, позже или единовременно с другими событиями, а также списка событий без какой-либо хронологической привязки к другим событиям (а только к рассматриваемому периоду).
Ограничение истории хронологизированными моделями прошло го не устраивает даже некоторых авторов исторической аналитики. Они хотят видеть все раскопанное или выкопанное археологами как часть истории (а не как материальные свидетельства прошлого, как посылаемые прошлым нам зашифрованные телеграммы, которые еще предстоит расшифровать: и мы делаем это не всегда верно). И недаром же многие археологи не просто описывают результаты своих находок, а тут же дают им историческую интерпретацию и снабжают ее к тому же хронологическими оценками: как правило, к сожалению, в основном недостоверными. Они находятся в плену распространенных неверных представлений о том, что раз предмет когда-то в прошлом был создан, использовался и, наконец, разрушился или был изъят из пользования другим путем, т. е. он функционировал в некоторый отрезок времени, то его обязательно нужно и можно вставить в нашу привязанную к временной оси модель прошлого. Это неверно и потому, что наши представления о прошлом в лучшем случае только частично правильны, и потому, что мы пользуемся стоящей на шатком основании хронологией.
Иными словами они пытаются домоделировать прошлое на основе уже существующих моделей и войти в число историописателей. Впрочем, критики моего определения истории (и моего видения прошлого, т. е. моей исторической модели) идут дальше. Часто они задают мне вопрос: «А что было раньше? Что вы скажете про археологические горизонты, в которых археологи уже не в состоянии найти какие — либо артефакты». Как мне ни неловко, я должен сказать уважаемым коллегам, что они совершают при этом одну из самых банальных ошибок, которая напоминает мне о реакции людей, впервые в жизни слышащих, что вся история человечества происходила во втором тысячелетии нашей эры. «Но что же было перед этим?!» ― спрашивают они с напором, отождествляя мысленно историю с прошлым, большую часть которого мы просто не в состоянии научно смоделировать. Как будто бы этот вопрос не имел права возникнуть, если бы история как смоделированный отрезок прошлого была в 10 раз более длинной!
Ответ на этот вопрос на засыпку крайне прост: перед этим (т. е. перед смоделированным отрезком прошлого) была доисторическая Жизнь, которую мы едва ли сможем регистрировать в рамках истории (т. е. нашей модели прошлого). Вероятно, мы узнаем со временем несколько больше об этой доисторической жизни с помощью археологии, но только в действительно очень редких случаях мы найдем при будущих раскопках исторические записи. В частности, вряд ли нам удастся найти такие записи в Индии, где они и не составлялись. И индийская высокая культура (при всей зависимости от соответствующей дефиниции) началась гораздо позже, чем притворяются сегодня историки.
К приведенной выше цитате из Бикермана я бы добавил требование о том, что для рассматриваемого факта достоверно установлено, что это действительно нечто, происшедшее в прошлом, а не поэтический вымысел. Актуальность этого требования можно подтвердить следующей цитатой из Барга (стр. 281―282):
«…риторическая школа историографии утверждает: цель истории ― указать человеку посредством конкретных примеров путь к счастью. Но в таком случае зачем истории правда, если Гомер и Вергилий достигли ту же цель при помощи сказок».
Но историки и по сей день продолжают рассказывать сказки. Действительно, ведь история ― это комплекс наших представлений о прошлом, а наши представления могут быть основаны и на продуктах человеческой фантазии. Субъективный характер истории следует из этого определения непосредственно, хотя роль объективного возрастает по мере совершенствования методов фиксирования информации о прошлом. История в век газет в принципе отличается от таковой в век первых книг, а таковая от истории в эпоху начального распространения письменности.
