[Фаусснер1] Faussner, Hans Constantin: Die Konigsurkundenfalschungen Ottos von Freising aus rechtshistorischer Sicht., Sigmaringen. Thorbecke, 1993.
[Фаусснер2] Faussner, Hans Constantin: Konigsurkundenfalschungen Wibalds von Stablo im bayerisch — osterreichischen Rechtsgebiet. Sigmaringen. Thorbecke, 1997.
[ФаусснерЗ] Faussner, Hans Constantin: Wibald von Stablo. Hildesheim, 1997. Erster Teil: Einfuhrung in die Problematik
[Фульд] Fuld, Werner, Das Lexikon der Falschungen. Falschungen, Liigen und Verschworungen aus Kunst, Historie, Wissenschaft und Literatur. Eichhorn.Frankfurt am Main, 1999.
[Фергусон] Ferguson Nial. Empire. How Britain Made the Modern World, Penguin. London, 2004.
[Шарый] Шарый А. После дождя. Югославские мифы старого и нового века. М.: НЛО, 2002.
[Эллингер] Ellinger G. Das Verhaltnis der offentlichen Meinung zur Wahrheit und Luge, 1884. S. 78f.
[Ювенал] Ювенал. Сатиры / Пер. Г. С. Недовича и Ф. А. Петровского. М. — Л., 1937.
ГЛАВА 5
ИСТОРИЯ — КУРТИЗАНКА ПОЛИТИКИ И ИДЕОЛОГИИ
Когда-то еще Э. Ренан отмечал, что геройское прошлое и слава предков играют первостепенное значение в построении национальной идеи.
Виктор Александрович Шнирельман о книге Ренана «Что такое нация» (Qu'est-ce que la nation), СПб., 1886.
В конце XVII века автор знаменитого в то время «Историко-критического словаря» Пьер Бейль (1647―1707) вынес суровый приговор истории. Он не находил в ней ничего, кроме личных интересов и партийности, перемешанных с большой порцией предрассудков. В своей «Диссертации о поносительных писаниях» он писал: «Некоторые говорят, что музы проституировали себя даже рабам; особенно это относится к музе истории» Об этом рассказывает Вайнштейн на стр. 461.
В разных языках существуют разные выразительные возможности. Когда я объявил доклад на тему, соответствующую заголовку настоящей главы, в Историческом салоне г. Карлсруэ, то мне пришлось выбирать между немецкими словами, которые могут сойти за синоним слова «куртизанка», и выражениями типа «служанка политики», «на службе у политики», «в услужении у политики», «домработница политики» и т. п.
Думал я и над вариантом «гувернантка политики», но в этом выражении содержится несколько иной ― тоже достойный анализа ― смысл, который помогает нам понять всю сложность симбиоза истории и политики, а также ― почему история столь презрительно относится к известной в течение столетий критике многих ее основных положений. Понахватавшиеся у истории квазикультурного лоска (квази, ибо настоящая культура не должна быть бездумна и не критична) политики не дадут в обиду свою бывшую гувернантку и верную служанку, поставщицу «умных» цитат, звонких имен и занимательных анекдотов.
Я остановился тогда на немецком слове «Hure», которое считается довольно грубым и переводится как «проститутка, продажная девка, уличная девка, потаскуха, распутница». В не нормативной русской лексике есть и еще более короткий перевод, который принято передавать ― по крайней мере в его междометийной форме ― невинно звучащим словом «блин». Но не могу же я называть главу книги «История ― проститутка политики» или «История ― продажная девка политики». Не говоря уже об «История ― блин! ― бля политики». Сожрут, убьют, разнесут в щепки, объявят сумасшедшим, отдадут под суд за развращение малолетних, отравят диоксином, объявят негром. Да мало ли до чего додумаются!
Мифы истории на службе политики
Нет уж, будем лучше говорить о куртизанке, которая хотя и продается, но не за гроши и только богатым и влиятельным. Которая хотя и связывается в нашем подсознании с выражением «Блеск и нищета», но все же больше склоняется к блеску, а нищету имеет преимущественно в области нематериальной: духовная нищета на фоне материального благополучия. Тем не менее меня будет интересовать именно отмеченный здесь аспект продажности, на коем я в этой главе и остановился. Без дальнейшего полемического задора и журналистского пафоса посмотрим, как история состояла на службе политики, идеологии, национализма, церкви и прочих изобретений человечества, полезных отдельным любящим власть над другими людьми особам.
История никогда не была чистой «наукой», а историкам крайне редко удавалось работать в тиши кабинета, не подвергаясь прессингу со стороны, оставаясь вне поля интересов различных идеологических и политических групп. Они всегда подвергались давлению и принуждению со стороны властей и чиновничества, финансовых групп и академической иерархии, общественности и толпы, средств массовой информации и системы народного образования (или, скорее, системы массового промывания юных мозгов).
Академическая среда лишь время от времени прикрывала свой идеологизированный квазиисторический стыд фиговым листком объективности и научной добропорядочности. Чаще же всего в самой академической среде делали карьеру и начинали диктовать свою волю более честным или более наивным ученым карьеристы от науки, с легкостью идущие на то, чтобы продать свою совесть тому, кто больше «платит», для кого превращение науки в послушную игрушку в руках извращенцев от политики является единственным возможным видом сотрудничества власти с наукой.
Инструментализация истории политиками в эпоху колониальных завоеваний хорошо известна. Мифы о превосходстве европейских народов над народами Азии и Африки, оголтелый евроцентризм (он же европоцентризм), едва скрываемые колониальные интересы и презрение к носителям самобытных культур гипнотизировали европейское общество и европейскую науку на протяжении нескольких столетий. Возник миф об ориентализме как более низкой по уровню общественной формации по сравнению с европейскими. Сегодня в исторической критике это слово произносится на одном дыхании с родственными ему словами «колониализм» и «империализм».
Если в Германии, долгое время не имевшей своих колоний, под ориентализмом скорее понимали филологическую и языковедческую дисциплину (науку о Востоке), то в Англии и во Франции с их обширными колониальными империями слову «ориентализм» отводилась роль своего рода исторической политологии, поставляющей политические инструменты для реализации колониальной власти в покоренных странах. На самом деле, немецкий ориентализм так же стоял на страже колониальных интересов и сыграл свою роль в формировании империалистической картины восточных цивилизаций. Даже картина ислама была в немецкой и вообще центральнo-европейской исторической науке фальсифицирована, например, за счет практического исключения из рассмотрения ислама в Африке и в югo-восточной Азии. Доминировала картина османского, т. е. арабo-персидскo-турецкого ислама. В статье Романа Лоймайера «Эдвард Сайд и немецкоязычный ориентализм» («Журнал критического изучения Африки», 2/2001, стр. 63―85) показано, что это направление в ориенталистике стояло на службе актуальной политики стран центральнo-европейского альянса (Германия, Австрo-Венгрия, Болгария и Турция) периода до и после первой мировой войны.
