«„Гузлу“ я написал по двум мотивам, — во-первых, я хотел посмеяться над „местным колоритом“, в который мы слепо ударились в лето от рождества Христова 1827. Для объяснения второго мотива мне необходимо рассказать вам следующую историю. В том же 1827 году мы с одним из моих друзей задумали путешествие по Италии. Мы набрасывали карандашом по карте наш маршрут. Так мы прибыли в Венецию — разумеется, на карте — где нам надоели встречавшиеся англичане и немцы, и я предложил отправиться в Триест, а оттуда в Рагузу. Предложение было принято, но кошельки наши были почти пусты, и эта „несравненная скорбь“, как говорил Рабле, остановила нас на полдороге. Тогда я предложил сначала описать наше путешествие, продать книгопродавцу и вырученные деньги употребить на то, чтобы проверить, во многом ли мы ошиблись. На себя я взял собирание народных песен и перевод их; мне было выражено недоверие, но на другой же день я доставил моему товарищу но путешествию пять или шесть переводов. Осень я провел в деревне. Завтрак у нас был в полдень, я же вставал в десять часов; выкурив одну или две сигары и не зная, что делать до прихода дам в гостиную, я писал балладу. Из них составился томик, который я издал под большим секретом, и мистифицировал им двух или трех лиц. Вот мои источники, откуда я почерпнул этот столь превознесенный „местный колорит“: во-первых, небольшая брошюра одного французского консула в Банялуке. Ее заглавие я позабыл, но дать о ней понятие нетрудно. Автор старается доказать, что бос — няки — настоящие свиньи, и приводит этому довольно убедительные доводы. Местами он употребляет иллирийские слова, чтобы выставить напоказ свои знания (на самом деле, быть может, он знал не больше моего). Я старательно собрал все эти слова и поместил их в примечания. Затем я прочел главу: De'costumi dei Morlachi из „Путешествия по Далмации“ Фортиса. Там я нашел текст и перевод чисто иллирийской заплачки жены Ассана — Аги; но песня эта переведена стихами. Мне стоило большого труда получить построчный перевод, для чего приходилось сопоставлять повторяющиеся слова самого подлинника с переложением аббата Фортиса. При некотором терпении я получил дословный перевод, но относительно некоторых мест все еще затруднялся. Я обратился к одному из моих друзей, знающему по-русски, прочел ему подлинник, выговаривая его на итальянский манер, и он почти вполне понял его. Замечательно, что Нодье, откопавший Фортиса и балладу Ассана — Аги и переведший со стихотворного перевода аббата, еще более опоэтизировав его в своей прозе, — прокричал на всех перекрестках, что я обокрал его. […] Вот и вся история. Передайте г. Пушкину мои извинения. Я горжусь и стыжусь вместе с тем, что и он попался»
В заключение раздела замечу, что и недавняя славянская история дает примеры дальнейших мистификаций. Во введении Андрея Л. Топоркова «От составителя» к книге «Рукописи, которых не было. Подделки в области славянского фольклора» (Составители: Т. Г. Иванова, Л. П. Лаптева, А. Л. Топорков. М.: НИЦ «Ладомир», 2001) рассказывается о том, что в советский период фольклористы считали возможным обучать исполнителей из народа, как сочинять песни на актуальную тематику, или даже сочиняли их сами, стилизуя под фольклор. Издаются целые собрания «народных» песен об И. В. Сталине и других руководителях партии и правительства.
Топорков перечисляет следующие фальшивки:
• фольклорнo-мифологические фальсификаты XIX века: «Белорусские народные предания» П. Древлянского (П. М. Шпилевского), заговоры из рукописи Г. Д. Книголюбова, украинская историческая дума, опубликованная А. В. Шишацким — Илличем;
• произведения так называемого «советского эпоса» 1930–1940–х годов: плачи о Ленине, Кирове и Чкалове, сказки и так называемые «новины» о Сталине, гражданской войне и освоении Арктики и др., имеющие отношение к выдумыванию героического прошлого, и поясняет, что «фольклорные фальсификаты П. М. Шпилевского, А. В. Шишацкогo-Иллича, Г. Д. Книголюбова представляют собой своеобразные литературные фантазии на фольклорные темы. Они возникли в ту эпоху, когда литератор считал для себя возможным «улучшать» народнo-поэтические тексты, возвращать им их «подлинный», архаический характер. Грань между публикацией фольклора и его литературной обработкой имела еще весьма зыбкий и неопределенный характер».
Швейцарский эпос как эталон правдивости
Все мы привыкли считать, что Швейцария — страна честных людей. Именно поэтому каждый заработавший лишнюю копейку, а еще лучше, много миллионов этих самых копеек, везет свое не совсем законным и честным трудом приобретенное богатство в Швейцарию и доверяет его тамошним банкам. Они не просто вызывают доверие, но и действительно надежны. Швейцарец (даже если он банкир) за свое слово отвечает. А уж швейцарский принцип «храни тайну вклада» характеризует жителей этой страны как очень честных людей: чем врать и выворачиваться в ответ на запрос иностранного налогового ведомства, лучше просто молчать — так честнее.
Главная швейцарская эпическая легенда связана с именем Вильгельма Телля, о котором знает каждый. Кто не учил эту легенду на уроке истории в школе? Таких нет и не бывает. Но вот о том, что легенды про стрелков, сбивавших пущенной с дальнего расстояния стрелой с головы сына яблоко или даже орех, бытовали в Европе и вне Швейцарии и — согласно ТИ — задолго до образования Швейцарской федерации, знают уже совсем немногие. А в то, что в Швейцарии книги, в которых история о Вильгельме Телле сравнивалась с аналогичными сюжетами у датчан, исландцев, норвежцев и немцев, столетиями публично сжигались, даже как-то и поверить трудно.
Конечно, совсем уж решительно исключить возможность путешествия швейцарских народных сказителей во времени с целью распространения своей главной национальной легенды по векам и тысячелетиям, нельзя, но вот какие неожиданные тоны появляются в современном изложении швейцарского эпоса (я цитирую текст, передававшийся Радио России в программе «Неизвестная планета»):
«Знаменитый исторический персонаж Вильгельм Телль, тот самый, что стрелял в яблоко, стоявшее на голове его собственного сына, вызывает споры в научных кругах. Кем был этот человек и насколько реальна его фигура? Швейцарцы склонны верить в его несомненную отвагу и силу, но есть злые языки, которые ставят под сомнение само существование Вильгельма».
Итак, исторический персонаж. А если исторический персонаж, то это уже и не легенда вовсе, а самая что ни на есть правдоподобная история. Считается, что в Швейцарии ее истоки лежат в конце XIII века, когда умер император немецкой Священной Римской империи Рудольф I. В 1291 году в местечке Рютли собрались представители жителей кантонов Ури, Швица и Унтервальдена, чтобы решить, как себя вести в возникшей ситуации: из-за угрозы вакуума власти могли начаться неприятности, ибо любителей поразбойничать в те времена везде было много. Делегаты договорились об объединении трех кантонов в конфедерацию, об едином судебном органе и о коллективном отражении, возможных нападений. Так началось становление Швейцарской Конфедерации.
