Место, которое легенда о Трое занимала в «тюдоровском мифе», способно, видимо, объяснить количество переводов «Илиады» в Англии в XVI в., когда оригинальный текст изучали по ранним рукописям. Версия Холла из 10 книг появилась в 1581 г., знаменитый перевод Чепмена — в 1598 г. Интересно, что при этом оставался популярным какстоновский «Recuyell», выдержавший до 1600 г. пять изданий. Им пользовался Шекспир как источником «Троила и Крессиды», и спрос на него сохранялся вплоть до Попа. Труды Чепмена и Попа всегда рассматривались как величайшие английские переводы Гомера. Перевод Попа и сейчас остается классическим («…Никакая эпоха или нация ему не противопоставят равного», — сказал Сэмюел Джонсон, на что ученый Ричард Бентли заявил: «…чудесная поэма, но не следует называть ее гомеровской»).
В XIX в., когда Гомер получил признание популярного «классика», самыми значительными оказались «Одиссея» Уильяма Морриса (1887) — отчасти норвежская сага и отчасти Теннисон, а также имевшая необычный успех созданная в поздневикторианский период «Илиада» Эндрю Ланга, переиздававшаяся 18 раз между 1882 и 1914 гг.
Неоспоримая популярность Гомера в конце правления Виктории и при Эдуарде, возможно, отражает роль «Илиады» в английской системе государственного образования. С высот Британской империи Гомер, видимо, воспринимался как поэт, вызывавший наиболее сильные эмоции у британских империалистов, благодаря его «джентльменству» и его «твердо сжатым губам» перед лицом смерти. Было ли это в южноафриканском вельде, в окопах Фландрии или в небе над Пикардией, Гомер вызывал в памяти картины героизма. Во время Первой мировой войны Морис Баринг писал:
Такие бои, что Гомер не воспел,
И Гектор с Ахиллом знать не могли.
В небе пустом, далеко от земли.
Неизбежным было то, что именно в Галлиполи, где Троя и мыс Геллес
[5] смотрят друг на друга через Дарданеллы, Гомер привлекал наибольшее внимание. Юных поэтов и писателей Британской империи вдохновляли герои «Илиады», как и француза Жана Жироду, тяжело раненного в бою. В его поэме «Троянской войны не будет» Гектор вопрошает: «Почему против нас? Троя знаменита своим искусством, своим правосудием, своим гуманизмом». Руперт Брук умер раньше, чем услышал грохот пушек. «Ветры истории будут следовать с нами на всем нашем пути», — писал он. И так себе это представлял:
И вот, Ахиллес шевелится в гробу…
Приам пробудился, заслыша пальбу,
Сотрясшую Трою опять.
Патрик Шo-Стюарт, перечитавший «Илиаду» на пути в Галлиполи, ощутил ужасное чувство deja vu при виде Имброса, Трои и этих «ассоциациями насыщенных мест»:
Ад кораблей и городов,
Ад людей, подобных мне.
Злосчастная вторая Елена,
Зачем я должен следовать к тебе?
Ахилл пришел на землю Трои,
А я на Херсонес,
Он направился на битву с гневом,
Я — из трехдневной тишины.
Неужто это было тяжело, Ахилл?
Так трудно было умирать?
Ты знаешь, а я — нет,
Что ж, я счастливее тебя.
Я вернусь этим утром
С Имброса по морю.
Останься в окопе, Ахилл,
Огнем накрытый, сражайся за меня.
Для вчерашних школьников, высадившихся на Галлиполи, — «юношей, принесших на поле боя свои школьные чувства», по острому определению Байрона, — вид этих мест вызывал неодолимую ностальгию: острова, равнина, холм «священного Илиона». Возможно, военный опыт все это разрушил. После 1915 г. пришли воспоминания о более страшной войне, о павших солдатах из «широкопроспектного Ливерпуля» и «стовратного Лидса» (следует помнить, что мир Гомера преимущественно аристократический). И сейчас, 90 лет спустя, активное отождествление английского правящего класса с суровой моралью Гомера поражает своей странной одержимостью. В пролетарской среде начала XXI в. не отрицается, однако, притягательность, которую имела легенда для поколений британцев, американцев, немцев, греков и других народов, воспитанных на идеях эллинизма. Миф пробудил веру в его историчность — сказание так увлекает нас, что кажется правдой.
Я попытался кратко обобщить влияние Гомера на английскую культуру. Потребовалась бы целая книга — и большая, чтобы просто очертить его влияние на другие языки и культуры. В заключение позвольте упомянуть одну из последних версий, гэльскую, созданную Джоном Макхейлом, примасом Ирландии в середине XIX в. Это уподобление легенды о Трое древним героическим преданиям кельтского эпоса (здесь Агамемнон — ard-ri, а ахейцы — Feanna) напоминает нам, что гомеровский эпос был первым большим европейским литературным произведением, созданным на языке, чьи корни являются общими для языков кельтских и германских народов. Индоевропейские народы пришли в Европу в начале II тысячелетия до нашей эры, в то же время греки двинулись на юг и на Балканы. Тексты Гомера — отзвук тех событий. На греческом, который вы слышите сегодня в тавернах Корфу или Крита, писали в бронзовом веке во дворцах Микен и Кносса. Ни на одном другом европейском языке не было написано текстов столь древних. В этом смысле гомеровский эпос — основа всей западной культуры.
ИСКАТЕЛИ
В средневековой Европе не только рьяно культивировали легенду о Троянской войне, но не забывали и о самом городе. Дошедшие до нас отчеты многих путешественников того времени утверждают, что античные Новый Илион и Александрия Троадская располагались там же, где стоял и гомеровский город. С борта лодки, которая несла англосаксонского пилигрима Зевульфа из Хиоса в Константинополь (примерно через поколение после завоевания Британии норманнами), греки показывали «очень древний и славный город Трою» на берегу возле Тенедоса: «вы можете еще видеть руины, простирающиеся на многие мили» (возможно, это была Александрия Троадская?). Испанский посол, Руй Гонсалес де Клавихо, на пути к Тамерлану в октябре 1403 г. тоже видел руины и равнину, расстилавшуюся до предгорий Иды. Он писал по этому поводу, что «окрестности Трои идут на многие мили, а в одной точке над древним городом поднимается высокий отвесный холм, на вершине которого стоял замок, известный как Илион». В Кумкале, на Дарданеллах, писал Клавихо, «был разбит греческий лагерь. Кроме того, они вырыли огромные рвы, чтобы помешать нападениям троянцев на корабли. Эти рвы видны в числе трех и лежат один позади другого». Более скептичный путешественник, испанец Перо Тафур, в дневнике своих приключений пишет о греках с Тенедоса, которые могли бы рассказать о Трое. После кораблекрушения в Хиосской гавани под Рождество 1435 г. он нанял проводника и лошадей и отправился на север к Трое. Путешествие Тафура (как и многие последующие) завершилось разочарованием:
Так много разрушенных зданий, так много мрамора и камней… а большой холм, кажется, образовался при падении какого-то огромного здания. Более я ничего узнать не сумел и вернулся в Хиос.
