Глава первая.
Смерть приходила каждую ночь, медленно, болезненно, и каждое утро Мэддокс просыпался в постели, зная, что должен будет умереть снова. Это было его величайшим проклятием и вечной карой. Он пробежался языком по своим зубам, желая чтоб вместо этого было лезвие клинка на горле его врага. Большая часть дня уже прошла. Он слышал, как время утекало прочь, ядовитое «тик-так» в его мозгу, каждый удар часов как насмешливое напоминание о смертности и боли. Менее чем через час, первое жало вопьется в его живот, и чтобы он ни делал, чтобы ни говорил, ничто не изменит этого. Смерть придет за ним.
«Проклятые боги», пробормотал он, наращивая скорость своих упражнений – жима штанги, лежа на скамье.
«Ублюдки, все до одного», знакомый мужской голос проговорил позади него.
Движения Мэддокса не замедлились от непрошеного вторжения Торина. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Уже два часа он сгонял свое разочарование, неудовлетворенность и злобу на боксерской груше, беговой дорожке и теперь на штанге. Пот стекал по его голой груди и рукам, соскальзывая по буграм его мышц чистыми речушками. Он должен истощиться мысленно, как был истощен физически, но его эмоции лишь становились темнее, могущественнее.
«Тебе не стоит быть здесь», сказал он.
Торин вздохнул. «Послушай. Я не намеревался перебивать, но кое-что произошло».
«Так позаботься об этом».
«Я не могу».
«Что бы это ни было, попробуй. Я не в форме для содействия». Эти последние несколько недель были той малостью, необходимой чтоб вызвать убийственный туман в его голове, когда никто вокруг него не был в безопасности. Даже его друзья. Особенно его друзья. Он не хотел, никогда не намеревался, но иногда был беспомощен против импульсов крушить и увечить.
«Мэддокс -».
«Я на грани, Торин», прокаркал он. «Я причиню больше вреда, чем добра».
Мэддокс знал свои пределы, знал их тысячи лет. С того рокового дня как боги избрали женщину для выполнения задания, что должно быть его. Пандора была сильна, сильнейший воин-женщина их времени. Но он был более сильный. Более способный. Все же его сочли слишком слабым, чтобы охранять dimOuniak, священный ларец – жилище демонов настолько гнусных, настолько вредоносных, что они не могли быть помещены даже в Преисподней. Как будто Мэддокс мог позволить его уничтожить. Огорчение разрослось в нем от оскорбления. Во всех них, всех воинах сейчас живущих здесь. Они усердно сражались для царя богов, убивали искусно и защищали основательно; их должны были избрать стражами. То, что их не избрали, было невыносимым стыдом. Они лишь думали проучить богов в ночь, когда стащили dimOuniak у Пандоры и высвободили ту ватагу демонов в ничего не подозревающий мир. Какими они были глупцами. Их план доказать свою силу провалился, когда ларец потерялся в драке, оставив воинов неспособными пленить опять ни одного злого духа. Разрушение и беспорядок вскоре воцарились, погружая мир в темноту, пока царь богов наконец не вмешался, проклиная каждого воина стать носителем демона. Подходяще проклятие. Воины выпустили зло, чтоб отомстить за свою уязвленную гордыню; теперь они будут вмещать его.
И так родились Повелители Преисподней.
Мэддокс получил Насилие, демона бывшего теперь такой же частью его как его легкие или сердце. Теперь, человек более не мог жить без демона, а демон не мог существовать без человека. Оны были сплетены вместе, две половинки целого. С первых мгновений, существо внутри него завлекало его творить злобные вещи, ненавистные вещи, а он был вынужден подчиняться. Даже когда это привело к тому, чтобы убить женщину – убить Пандору. Его пальцы сжали штангу так плотно, что суставы почти повыскакивали. За годы он научился контролировать некоторые из самых гнусных принуждений демона, но это была постоянная борьба и он знал, что мог быть разбит в любой момент. Что бы он ни отдал за единственный день спокойствия. Без сильнейшего желания вредить другим. Без битв внутри себя. Без забот. Без смерти. Лишь…умиротворение.
«Для тебя здесь небезопасно», сказал он своему другу, все еще стоявшему в дверях. «Ты должен уйти». Он поместил серебристый снаряд на подставку и приподнялся.
«Только Люсиену и Риесу позволено быть вблизи меня во время моей смерти». И лишь потому, что они играли свою роль в ней, сами не желая того. Они были так же беспомощны пред своими демонами, как Мэддокс.
«Еще час до того как это произойдет, так что…» Торин бросил ему полотенце. «Я рискну».
Мэддокс протянул руку из-за спины, поймал белую ткань и обернулся. Он обтер свое лицо. «Воды».
Ледяная бутылка была подброшена в воздух, прежде чем второй слог покинул его рот. Он ловко поймал ее, разбрызгивая влагу на грудь. Он выпил ледяное содержимое и осмотрел своего друга. Как обычно, Торин был одет во все черное и перчатки покрывали его руки. Светлые волосы волнами спадали ему на плечи, обрамляя лицо, которое смертные женщины считали чувственным праздником. Они не знали, что мужчина был фактически дьяволом в ангельской шкуре. Хотя должны были. Он практически светился непочтительностью, и нечестивый отблеск в его зеленых глазах заявлял, что он будет смеяться, вырезая ваше сердце. Или смеяться вам в лицо, пока вы будете вырезать его сердце. Чтобы выжить, он должен был находить юмор, где только мог. Как и все они.
Как каждый житель этой будапештской крепости, Торин был проклят. Он мог не умирать каждую ночь как Мэддокс, но не мог коснуться живого существа, кожа к коже, чтобы не заразить его болезнью. Торином владел дух Немочи. Он не ведал женского прикосновения более четырехсот лет. Он хорошо усвоил свой урок, поддаваясь похоти и лаская лицо возможной возлюбленной, принося тем самым чуму опустошающую деревню за деревней. Человека за человеком.
«Пять минут твоего времени», сказал решительно Торин. «Это все чего я прошу».
«Думаешь, мы будем наказаны за оскорбление богов сегодня?» ответил Мэддокс, игнорируя его требование. Если он не позволит просить у себя услуг, ему не придется чувствовать вины за отказ. Его друг издал еще один вздох. «Предположительно каждый наш вдох это наказание».
Действительно. Губы Мэддокса изогнулись в медленной, острой как бритва улыбке, когда он уставился в потолок. Ублюдки. Карайте меня и дальше, я бросаю вам вызов. Возможно тогда, в конце концов, он превратится в ничто. Хотя он сомневался, что богов они заботят. После наложения на них смертельного проклятья, они игнорировали их, делая вид, что не слышат их мольбы о прощении и отпущении грехов. Делая вид, что не слышат их обещаний и отчаянных предложений сделок. Что более они могут с ними сотворить, в любом случае? Ничто не может быть хуже, чем умирать снова и снова. Или быть лишенным всего доброго и хорошего…или хранить дух Насилия внутри своего ума и тела.
Вскакивая на ноги, Мэддокс бросил мокрое теперь полотенце и пустую бутылку для воды в ближайшую мусорную корзину. Он прошагал в дальний угол комнаты и скрепил руки над головой, наклоняясь в полукруглую нишу окон из окрашенного стекла и вглядываясь в ночь через единственную чистую секцию.
