Митрополит Филипп отказывается благословить Ивана Грозного
Так говорил Филипп, этот «пастырь добрый, готовый положить душу свою за овца свои». Но не нашлось тогда никого среди московского духовенства, кто был бы так же великодушен, как он, кто решился бы подвергнуть себя опасности. К великому прискорбию русских людей, оказались среди духовенства и предатели, которые явились злейшими врагами митрополита и сторонниками опричников. Более всех злословил Филиппа царский духовник, незадолго до того подвергшийся церковному отлучению за важные проступки.
Но Филипп не устрашился и в одиночестве вступил в борьбу с царем, считая себя вправе давать ему пастырские советы и ходатайствовать, чтобы без суда не лилась безвинная кровь. Святитель отправился к Ивану Васильевичу и сначала вел с ним беседу наедине. В чем она состояла – неизвестно. Но очевидно, что убеждения митрополита не подействовали на царя, кровь продолжала литься по-прежнему. Тогда Филипп решил начать открытое, всенародное обличение царя. В Успенском соборе 29 марта 1568 года владыка стал убеждать государя не увлекаться гневом и держаться святой правды. Царь вспылил и приказал ему молчать. Митрополит кротко напомнил, что он, как пастырь церкви, обязан блюсти мир и спокойствие среди православных христиан.
– Тебе, государь, – говорил Филипп, – доносят одну неправду. Приблизь к себе людей, желающих советовать тебе доброе, а не льстить, прогони тех, кто ложью только волнует и раздражает тебя…
Царь угрожал митрополиту покарать его за дерзкие речи и в другой раз приказал молчать или сложить с себя сан. Филипп, в свою очередь, напомнил государю, что никогда не стремился занять первосвятительский престол и счел бы себя счастливым, если бы царь разрешил ему вернуться в Соловецкую обитель.
Царь ушел в свои покои в большом раздумье и в гневе на святителя.
Враги Филиппа не дремали. Началось повальное гонение на его родственников. Многих их них пытали, имения их жгли, имущество забирали в казну. Святитель терпеливо сносил все испытания, касавшиеся лично его и его близких. Но один случай погубил его.
Царь с боярами участвовал в крестном ходе из Новодевичьего монастыря. Обходя с крестами стены обители, митрополит остановился у ворот, чтобы читать Евангелие. Но, оглянувшись, заметил, что один из опричников надел тафью (высокую ермолку) на голову.
– Державный царь! – воскликнул Филипп. – Прилично ли такое беззаконие?
– Что такое? – изумился царь.
– Один из твоих людей пришел сюда в сатанинском образе.
Царь осмотрел всех, но ничего не увидел – опричник уже спрятал тафью. На допросе все опричники единодушно отвечали, что митрополит затеял это дело по злобе на царя. Ивана Грозного оскорбило в первую очередь то, что обличение было сделано всенародно, и решил осудить митрополита. Для этого вызвали из Соловецкого монастыря игумена Паисия, который, желая выслужиться, согласился стать главным обвинителем на соборе, составленным из светских и духовных лиц. Выслушав обвинение, Филипп ответил Паисию одно: «Что посеешь, то и пожнешь».
* * *
В восьмой день ноября святитель Филипп, облаченный в светлые ризы, стоял пред алтарем Божьим. Смиренномудрый старец, исполненный любви и кротости, возносил горячие моления к престолу Всевышнего.
«Боже правый и многомилостивый! Вложи благость в сердце царево! Спаси святую Русь!» – эта мысль как луч солнечный проникала во все молитвы святителя.
Вдруг на паперти раздался необычный шум, нарушивший благоговейную тишину, прерывавшуюся доселе только пением церковного клира да возгласами священнослужителей.
Толпа молящихся раздвинулась, и к алтарю прошел, шумно потрясая оружием, отряд опричников во главе с царевым боярином и любимцем Алексеем Басмановым. Он передал дьяку грамоту и приказал читать.
Изумленный народ не верил ушам своим: во всеуслышание от имени великого государя объявлялось, что митрополит, осужденный синклитом духовенства, лишается сана святительского и пастырского.
Под сводами древнего храма раздались сдержанные народные рыдания.
Между тем опричники по знаку Басманова ворвались в алтарь. Со старца были сорваны святительские одежды. Двое опричников, подхватив Филиппа под руки, повели его к выходу из собора. На паперти их встретили другие приспешники Басманова, и, к великому соблазну и смятению народа, началось еще большее бесчинство. Святителя подгоняли метлами, осыпая градом ругательств, бросили в сани-розвальни и с хохотом повезли.
– Народ московский! – кричали весело опричники. – Смотри, как жалует великий государь наш Иван Васильевич волков стада царева, ослушников слова царского!
* * *
Небольшая темная келья Отроча монастыря в Твери. Перед образом на коленях молится великий подвижник, смиренно склонив свою седую голову. Он молится за мир, за родину и за гонителя своего.
Тесна келья, но гроб еще теснее. Гроб, в котором скоро придется лежать святителю…
Митрополит Филипп и Малюта Скуратов. Художник Н.В. Неврев
В келью вошел Малюта Скуратов – безжалостный палач, замаравший свои руки и душу множеством козней и казней. Злобой сверкают его глаза, злобой искажено лицо. Но не вздрогнул Филипп, хотя и предвидел цель его прихода.
– Владыка святый, – приняв смиренный вид, заговорил палач, – преподай благословение царю на поход в Новгород.
– Делай то, зачем послан, – ответил святитель и, встав на колени, стал произносить свою последнюю земную молитву.
Нетерпеливо ждал Малюта окончания молитвы. Наконец не выдержал, бросился на святителя и задушил его подушкой.
Русский посольский обычай
Прибыв на русскую границу, посол давал знать о себе в ближайший русский город. Местные власти сносились с Москвой и, получив соответствующие инструкции, сопровождали посольство до самой столицы. При общении с иностранцами от русских требовалось не уронить честь своего государя. Например, ни в коем случае не слезать первым с коня и первым обнажать голову. При всяком упоминании имени государя надо было следить, чтобы полностью произносился его длинный титул.
Торжественные приемы иноземных послов в Грановитой палате – обряд довольно редкий и потому обставляемый с чрезвычайным блеском и великолепием. Грановитая палата убиралась дорогими коврами и уставлялась по стенам и возле среднего стола громадным запасом золотой и серебряной посуды. Все лестницы, сени, переходы и дворцовые покои, по которым проходило посольство, украшались по стенам особым «шатерным нарядом», то есть дорогими цветными материями.
