Расколоучители с торжествующими лицами вышли к народу и, подняв вверх два пальца, кричали что есть мочи:
– Тако веруйте! Тако веруйте! Всех архиереев препрехом и посрамихом!
Начало стрелецкого бунта в Москве 15 мая 1682 года.
Царица Наталья Кирилловна показывает мятежникам на Красном крыльце царей Ивана и Петра.
Художник А.И. Шарлеман
Народ в недоумении следовал за ними на Лобное место. Там они долго поучали толпу. Затем направились через Таганские ворота за Яузу.
Софья между тем велела быть к себе выборным стрельцам от всех полков. Они не замедлили явиться, кроме Титова полка, не приславшего ни одного человека.
Правительница вышла к ним, окруженная царственными особами, и в сильных выражениях изобразила бедствия, каким угрожают церкви и государству мятежники.
– Ужели вы променяете нас на шестерых чернецов и предадите святейшего патриарха поруганию? – говорила Софья со слезами на глазах.
Она стыдила стрельцов за равнодушие, хвалила их за прежнюю службу, действовала ласками, уговорами и щедрыми посулами. И достигла своей цели. Выборные стрельцы Стремянного полка ответили ей:
– Мы, государыня, за старую веру не стоим, и не наше это дело. То дело патриарха и всего освященного собора.
В таком же смысле высказались и другие стрельцы. Царевна тут же велела двух пятисотных Стремянного полка пометить в думные дьяки и всех выборных угостить из царского погреба. Каждый из них сверх того получил значительную сумму денег.
– Нет нам дела до старой веры! – говорили стрельцы, возвращаясь в свои слободы.
Но рядовые стрельцы осыпали выборных упреками:
– Вы посланы были о правде говорить, а делали неправду. Вы променяли нас на водку и красные вина!
Мало-помалу ропот в стрелецких слободах усилился до такой степени, что выборные вынуждены были обращаться к царевне Софье с мольбой спасти их от ярости сослуживцев, грозивших побить камнями. Патриарх также пребывал в большом страхе: ходила молва, что стрельцы собираются в Кремль для жестокой расправы.
– Добром от них не отделаться! – говорили в Титовом полку. – Пора опять за собачьи шкуры приниматься!
Смятение продолжалось с неделю. Наконец Софья восторжествовала – ей удалось склонить на свою сторону большинство рядовых стрельцов. По ее приказу переловили предводителей раскола. Их привели на Лыков двор и рассадили порознь. Все они были преданы городскому суду как возмутители народа и ругатели православной веры. По приговору суда Никите Пустосвяту 11 июля 1682 года на Красной площади отсекли голову. Сергия сослали в заточение в ярославский Спас-Преображенский монастырь. Их сообщников тоже заточили в монастыри и тюрьмы, а многочисленные их последователи разбежались.
В Немецкой слободе
Давно уже москвичи косо поглядывали в ту сторону Москвы, где Немецкая слобода. Правда, эта слобода не прямо примыкала к городским стенам, но все-таки соседство было близкое и опасное.
Приятели(старинные люди решили выпить).
Все там не похоже на Москву. Улицы прямые, многие вымощены камнем или бревнами, положенными поперек. Кроме того, они обсажены деревьями. Весной, как только стает снег, их очищают от грязи, которая свозится каждым домохозяином или к себе в сад и огород (грязь жирная, навозная), или на особо отведенные места за слободой. Всем этим заведуют особые выборные. По бокам улиц – канавы для стока воды и дорожки для пешеходов, чисто выметенные и посыпанные песком. Дома в слободе по большей части каменные, двух– и даже трехэтажные, снаружи выбеленные, с красными крышами из черепицы. Они выходят прямо на улицу и украшены балконами и террасами, в стенах много окон, и все они больше московских. На окнах – занавески, а на подоконниках – цветы в горшках. Около домов – сады и палисадники с невиданными в Москве деревьями, цветами, фонтанами и мостиками через вырытые нарочно пруды. Сады и палисадники обнесены решетками. За домом – огород с какими-то странными овощами, похожими на траву (это салат разных сортов), которые немцы едят сырыми, точно коровы. Среди домов возвышаются остроконечные кирхи, лютерские церкви.
В то время как в Москве добрые люди уже спят, улицы в Немецкой слободе полны народу. Молодые парни и девицы в каких-то курьезных нарядах гуляют тут вместе и, нисколько не стыдясь, разговаривают и перекидываются шутками. Время от времени по улице проезжают всадники, расписные кареты и фаэтоны. Пирушки и балы тянутся в этой слободе до самого утра, и когда благочестивые москвичи собираются уже к ранней обедне, слободские немцы только ложатся спать.
И что за люди здесь! Вот по улице спешит немец-дохтур, одетый во все черное, с громадным белым складчатым воротником вокруг шеи. Какими зельями он лечит? Не просто ли он колдун, с которым православному человеку лучше не иметь дела? За ним идет, тоже весь в черном, с остриженной головой и выбритым лицом, немецкий поп. И он забыл, что стригши бороду и выбривши лицо, человек теряет образ и подобие Божие! Не лучше их «органные игрецы» и фокусники, наверное, имеющие дело с нечистой силой. Правда, тут в достатке людей, знающих разные мастерства, – оружейников, пушкарей, инженеров. Немало тут и опытных в своем деле купцов. Но ведь все они курят табачище, это «мерзостное, проклятое, душепогубительное зелье», и все еретической веры! А мало ли среди них и таких, которые не прочь опоить зашедших к ним московских гуляк, а затем дочиста обобрать их в игре в кости или карты. (Тоже ведь выдумка нечистого!) А то так пальцами начнут показывать на русского чиновного человека, зашедшего по делам к ним в слободу, и что-то бормочут по-своему. Правда, москвичи платят им тем же, поднимая их на смех у себя в Москве, а мальчишки так те прямо им проходу не дают, ругают их, свистят вслед и бросают камнями. Но все-таки лучше бы поменьше иметь с ними дела! А с другой стороны, как обойдешься без этих немцев хотя бы в ратном деле или в торговле? И приходится москвичам волей-неволей терпеть подле себя еретиков-иноземцев.
Но вот подрос молодой царь Петр Алексеевич, и после свержения сестры своей Софьи в 1689 году стал жить по своей воле, и от немцев житья совсем не стало. Так жаловались москвичи.
Чуть не каждый день проводит царь Петр в Немецкой слободе, пользуясь тем, что она близко от его Преображенского села. Не сидится ему дома, где никто не может угодить ему. Он то и дело засыпает окружающих вопросами, на которые они ничего не могут ответить. И он бежит к немцам, которые не ему одному казались тогда всезнающими. То он часами сидит у старика-шотландца, осторожного и аккуратного Гордона, толкуя с ним о военных делах, то учится у немца Виниуса голландскому языку. Датчанин Бутенант обучает его фехтованию и верховой езде, голландец Тиммерман – математике, фортификации, токарному и фейерверочному делу. Но особенно часто бывает молодой царь в доме весельчака-гуляки Лефорта, часто даже ночуя здесь.
