* * *
Осенью 1933 года острота дискуссий вокруг фигуры Шатилова достигла апогея. Сам он в письмах соратникам серьезно размышлял о возможном уходе с поста начальника 1-го отдела союза, а также о желании самого Миллера снять его с должности для преодоления внутреннего кризиса в РОВС. Но Евгений Карлович на тот момент еще не принял окончательного решения о будущем ближайшего помощника барона Врангеля. С одной стороны, еще летом Миллер всерьез обдумывал возможность передачи Шатилову руководства всей активной борьбы против СССР вместо генерала Драгомирова. А с другой — до председателя РОВС постоянно доходили сведения, что Шатилов ведет против него интриги. В марте 1936 года в письме Абрамову Миллер недоуменно задаст вопрос, почему отказавшись от руководства секретной службой еще в 1930 году, Шатилов спустя три года создал за спиной председателя РОВС тайную организацию, которая вносит дух разложения в союз. Не случайны слова генерала Стогова: «Дрязги, путаница во всем и везде. Можно подумать, что люди точно нарочно перестали понимать друг друга даже в самых простых обыденных делах. Вавилонская башня какая-то. Говорили же в старину: „Гром не грянет, мужик не перекрестится“, а вот, кажется, гром не только грянул, но раскаты его продолжаются, а мужик, да и барин — креститься еще не начали».
У многих, допускаю, может сложиться превратное впечатление, что вся деятельность «Внутренней линии» сводилась исключительно к попыткам заменить Миллера Шатиловым. Это, безусловно, не так. Главная цель организации была власть в Русском общевоинском союзе и возобновление вооруженной борьбы с большевиками. И не стоит также забывать о недопущении в ряды РОВС агентов ОГПУ.
Конечно, для успешной борьбы с большевиками РОВС должен был возглавить более деятельный генерал, нежели престарелый Миллер. Рискну высказать крамольную мысль — его устранение было в первую очередь невыгодно Москве, которая все же пошла на такой шаг в сентябре 1937 года в свете изменившейся международной обстановки. В НКВД прекрасно понимали, что следующим председателем союза станет какой-нибудь более активный враг Страны Советов. И все же решились на это. Решились, хотя и боялись белой эмиграции. Ведь уже потом, в марте 1941 года, Разведывательное управление Генерального штаба РККА требовало от своих резидентур уделять «особое внимание пунктам расположения боевых формирований белой эмиграции, центрам военного обучения, их численности и организации».
Боялись белых армий. Ведь знали, что нет у СССР более непримиримого врага, готового хоть с чертом, но против коммунистов. Еще в 1933 году генерал фон Лампе писал председателю РОВС: «Я и мои друзья предложили наше содействие в борьбе против коммунистов германской власти, я в последнее время вошел в частные переговоры с представителем соответствующего учреждения Германской Национал-Социалистической партии по вопросу о совместных действиях против большевиков.
В данный момент они выразили настоятельное желание получить от нас по возможности разработанный план тех действий, которые мы предполагали бы желательным осуществить совместно с германскими национал-социалистами в направлении к уничтожению большевистской власти в России, как в направлении усиления при помощи немцев внутренней работы в России по всем направлениям, пока при сохранении полной тайны наших взаимоотношений с немцами, а потом и возможной интервенционной деятельности в широком масштабе уже даст Бог не в такой тайне».
Боялись белых армий. Ведь знали, что офицеры на чужбине живут одной лишь мыслью: продолжить борьбу. Вспомним, что говорил председатель РОВС Евгений Карлович Миллер: «Православная вера, родина, семья — вот те три устоя, на которых русский народ строил свою жизнь, свое государство. И им советская власть, олицетворенная коммунистами, объявила беспощадную войну. В моей душе сейчас живут три чувства — безграничная ненависть к большевикам, правящим Россией, надежда, что мне придется участвовать в свержении их власти, и вера в грядущее возрождение России.
Я не могу примириться с большевиками ни как с людьми, коммунистами, ни как с государственной властью в России, потому что нет ни одного вопроса морального, политического или экономического характера, как во взаимоотношениях людей между собой, так и в отношениях правительственной власти к населению и обратно, по которым взгляды, проводимые советской властью в жизнь, не стояли бы в полном противоречии с тем, чем жила Россия в течение веков и что привело ее к величию, славе и благосостоянию.
Вот почему я непримирим к советской власти. По этой же причине я считаю, что всякий русский эмигрант должен быть непримирим к ней. Если же он ищет компромисса с ней, приспособляется к ней, то он не может называть себя русским эмигрантом: это звание в самом себе таит молчаливый обет бороться с советской властью. В противном случае эмигрант обращается в беженца, убежавшего из России лишь для спасения своей жизни.
С этой мыслью нужно утром вставать и вечером ложиться спать, с этой точки зрения нужно расценивать каждый свой шаг, каждое свое слово, принося в жертву главному и единственно важному все личное, второстепенное, партийное.
Никогда не делать того, что может порадовать общего врага. Все усилия против коммунизма, коммунистов и против коммунистической власти в Москве. Дисциплина и самоограничения ведут к победе».
Боялись белых армий. А ведь за пятнадцать лет большевикам удалось установить свою власть на всей территории бывшей Российской империи. Белые оказались рассеяны по всему свету. Интриги и скандалы сотрясали эмиграцию. И все равно «господ офицеров» боялись. И ведь было чего бояться, о чем совершенно справедливо напоминал Москве последний начальник штаба Корниловской ударной дивизии Генерального штаба полковник Месснер: «Мы в равной мере можем гордиться и трехлетней борьбой в России, и бескомпромиссной борьбой за рубежом. Там ни смертельная опасность, ни ранения не удерживали нас от выполнения воинского долга. Здесь нас от выполнения воинского долга не отвлекают ни соблазн уйти в бытовое благополучие, ни сиреноподобные зовы возвращаться на Родину, ни политические интриги, ни явные и тайные угрозы врага, ни почетная, на полях сражений приобретенная инвалидность, ни самый страшный из недугов — старость. Мы не идем в атаку на пулеметы, мы не рвем под огнем вражеские проволочные заграждения, мы не рубимся в кавалерийских схватках. Но мы каждодневно в беседах атакуем пулеметы красной агитации; мы рвем проволочные заграждения коммунистической лжи и тем открываем путь правде; мы рубимся острыми аргументами в словесных схватках с красномыслящими. И мы крепчайшим строем, неодолимым каре обороняем наши святыни. История не знает чуда, подобному нашему: быть без государства, то есть без территории и власти, и оставаться государственным воинством; быть распыленными по всему миру и не утратить воинской спайки; быть на гражданском положении и не лишиться воинского духа; быть без воинской организации и оставаться армией, в которой полки и дивизии заменены союзами воинского характера; быть вне России и оставаться полными готовности, полными желания во всеоружии (оружие или оружие-слово) вновь стать под боевое знамя с песней: „Снова мы в бой пойдем за Русь Святую!“»
И ведь прав был Евгений Эдуардович. Было чего бояться. 22 июня 1941 года активная часть русской эмиграции вступила в бой. Вот короткий отрывок из сообщения НКВД СССР № 2926/Б в ГКО об аресте группы агентов германской разведки, переброшенной через линию фронта в район Валдая. 29 ноября 1941 года: «В качестве агентов-разведчиков группа Хофмайера использует участников различных контрреволюционных, белогвардейских организаций, выходцев из семей бывших дворян, которые завербованы в странах, оккупированных немцами. Значительная часть немецкой агентуры майора Хофмайера состоит из числа окончивших Белградский кадетский корпус или университет (выделено мной. — А.Г.), в совершенстве владеющих русским языком».
