Этого он тоже не понимал. Его телесная оболочка не изменилась. Он был красивым негодяем. Его манера поведения не изменилась. Он был само очарование, и знал об этом. Ничто в нем не изменилось. Все же перед путешествием сюда, ему стоило только глянуть на смертную, чтоб заставить ее раздеваться, готовя себя к его удовольствию. Здесь – ничего. Ничегошеньки.
Женщины всех возрастов, размеров и окраски относились к нему как к прокаженному.
Печально, но все, что ему надо, так это пять минут и пара разведенных ног.
Без секса он ослабевал. Становился уязвимым и был не в состоянии защитить себя от Ловцов и их подлых нападок.
Если б это было возможно, он бы выбрал одну женщину, женился бы на ней и брал с собой повсюду, наслаждаясь ею одной. Но абстрагируясь от неизбежной смертности людских женщин, демон внутри него не позволил бы ему такого. Стоило ему раз переспать с женщиной, и больше его «дружок» не вставал на нее. Неважно, как сильно бы ему ни хотелось обратного.
Именно потому он перестал искать нечто большее, чем подруг на одну ночь. Чтоб остаться в живых ему бы пришлось постоянно изменять жене, а он отказывался творить подобное.
Кто-нибудь гляньте на меня, возжелайте меня. Если он не сможет найти женщину… от вещей, которые ему придется совершить, его тошнило.
Не насилие, пожалуйста, только не изнасилование, но у демона не было половых преференций. У Париса же они были. Парис хотел только женщин. Его живот свело от воспоминаний, пытавшихся заполнить его ум. Ненавистных воспоминаний. Он стиснул зубы в попытке придушить их.
«Найди проститутку», предложил Разврат, нуждающийся в сексе, как и он.
«Пытался. Похоже на то, что они попрятались от меня».
Парис вообще предпочитал проституток. У них было нечто общее, и его «возлюбленная» не уходила с надеждами на повторение произошедшего.
Мимо него по тротуару прошагала брюнетка. Женщина. Он учуял ее, прежде чем рассмотрел, оборачиваясь чтоб сильнее впитать ее сладкий женственный аромат. Эта сгодится.
Он был на полпути к ней до того, как понял что начал идти.
«Простите» позвал он, когда догнал ее. Отчаяние сквозило в его тоне.
Ее взор заскользил по нему. Понимание отразилось в ее лице, но только и всего. Ничего больше. Ни намека на желание. При более близком рассмотрении он заметил серые пряди в ее волосах и морщины вокруг глаз.
Плевать. У него уже потекли слюнки.
«Да» не останавливаясь, ответила она по-английски с сильным акцентом.
Обычно они останавливались, уже отчаянно стремясь коснуться его. Почему же гречанки отличались в этом отношении?
«Не хотели бы вы…» Зараза. Не мог же он попросить ее переспать с ним, вот так сразу. Она наверняка откажет. «Не хотели бы вы поужинать со мною?»
«Нет, благодарю. Я уже ела» С этими словами она ускорила шаг и ушла от него.
Он стал как вкопанный, ошеломленный, взвинченный. Раздраженный. Что, черт возьми, происходит?
Возможно, божественное вмешательство? Он глянул на небеса. Мерзавцы. Так им с рук это не сойдет. Но какое им до него дело? Они же хотят найти свои артефакты, не так ли? Они с воинами их лучший шанс заполучить артефакты.
«Я ничего вам не сделал» рявкнул он.
Пока он говорил, мрачная мыслишка скользнула в его мозг. Мэддокс – Насилие – заметил в себе перемену, становясь еще более диким и неконтролируемым – как раз перед тем, как встретил Эшлин, любовь своей жизни. Похоже Люциен переживал подобное с Аньей, хотя стоик-Смерть ни за что не признает этого вслух.
Заикнись Парис об этом, и новый Люциен отдубасит его до смерти в темпераментном порыве характера, который он почти никогда не проявлял ранее.
Боги на небесах. Пришла моя очередь?
Нет. Нет, нет, нет. Поскольку Парис не мог оставаться с одной женщиной, он молился о том, чтобы никогда не встретить ту, в которую он смог бы влюбиться. Вообще-то, повстречай он красавицу, чье имя будет начинаться с гласной – сначала Эшлин, потом Анья – он сбежит от нее на всех парах. Ни в коем случае. С ним этот номер не пройдет.
Мимо прошла блондинка, неся два бумажных пакета, из которых доносился аромат свежей выпечки. Он кинулся догонять ее.
«Позвольте мне помочь вам» предложил Парис. Боги, в его голос звучало отчаяние.
«Спасибо, нет» Даже не глянув в его сторону, она пошла дальше.
Снова он замер. Проклятье! Что же ему делать? Если ему надо лететь обратно в Буду, он сделает это. Или выследит Люциена, чтобы испытать еще одно полуобморочное перемещение, чтобы добраться туда побыстрее. Пусть будут прокляты эти артефакты и сам ларец.
Еще блондинка прошла мимо.
Еще отказ.
Еще брюнетка.
Еще отказ.
Через час его тело было напряженным и разгоряченным и – зараза! – по-прежнему слабеющим. Его руки тряслись, он чувствовал, как потребность в сексе заполняет каждую его клеточку – именно потому, когда кто-то врезался ему в спину, он подался вперед и едва не упал лицом вниз. С трудом сумел выровняться.
«Прошу прощения» раздался женский голос.
Дрожь промчалась сквозь него от звуков ее греховного тона. Обернулся неспешно, опасаясь, что если поторопиться, то она сбежит от него как другие. Вокруг были разбросаны листки бумаги, первым делом заметил он, а она, наклоняясь, пыталась их собрать.
«Это научит меня не читать на ходу» бормотала женщина.
«Я рад, что вы читали» сказал он, наклоняясь рядом чтобы помочь. "Рад, что мы столкнулись»
Ее веки приподнялись и взгляд встретился с его. Она задохнулась.
От чувств? Пожалуйста, пожалуйста, почувствуй меня.
Она не была красивой: глаза орехового цвета, веснушки, курчавые коричневые волосы падали ниже плеч. Глаза были велики для ее лица, а губы такие пухлые, словно покусанные пчелами. Но что-то в ней очаровывало. Нечто заставило его взгляд помедлить, упиваться нею и наслаждаться. Возможно, скрытая чувственность. Проблеск порочности в этих коричнево-зеленых глазах.
Тихони, серые мышки всегда были самыми ненасытными.
«Твое имя не начинается с гласной, ведь правда?» внезапно с подозрением спросил он.
Ее брови полезли на лоб, но она отрицательно мотнула головой.
«Нет. Меня зовут Сиена. Вряд ли тебя это заботит Прости. Я не собиралась грубить»
«Заботит» хрипло ответил он. Он не мог дождаться момента, когда разденет ее.
Румянец украсил ее щечки, и она поспешно вернулась к своим бумагам.
«Ты… американка?» спросил он, подавая ей собранные ним листки.
«Да. Отдыхаю здесь, чтобы поработать над своей рукописью. Опять же какая тебе разница. А твой акцент я не могу определить»
