Однако борьба между Фридрихом и Иннокентием IV возобновилась с новой силой. Папа провоцировал волнения в Сицилии, подготавливал в Германии избрание нового императора, Вильгельма Голландского, против которого воевал Конрад, сын Фридриха. Амедей, граф Савойский, присоединился к Фридриху, который таким образом получил возможность захватить Папу в Лионе. Император сообщил баронам Франции, что собирается прибыть к Иннокентию IV, дабы оправдаться перед ним, как того требовал от него Папа. Но Людовик Святой не поддался на эту уловку; он объявил, что если Фридрих двинется на Лион, он сам со своими братьями облачится в доспехи, чтобы сразиться с ним. Фридрих остановился в Турине. Затем его задержало восстание в Парме – так угроза, нависшая над Папой, миновала.
* * *
В 1246 г. король отправил эмиссаров запасать для будущего крестового похода зерно и вино на Кипре. Ему помогали венецианцы, а Фридрих облегчил закупки продовольствия в Сицилии. У Людовика Святого не было кораблей для перевозки отрядов – он договорился зафрахтовать их у генуэзцев. В королевстве не было ни одного порта на Средиземноморье, за исключением Эг-Морта в диоцезе Нима, чья территория принадлежала бенедиктинцам. В 1248 г. король купил эту землю. Из-за болот и дюн местность в Эг-Морте была необитаемой; Людовик Святой осушил и обустроил это место, затратив много денег. Он возвел там знаменитую башню Констанс; но город был обнесен стеной лишь в 1272 г.
Чтобы оплатить все расходы, Людовик Святой получил деньги от главных городов королевства: десять тысяч парижских ливров дал Париж, три тысячи – Лан, три тысячи четыреста – Бовэ. Но особенно большой налог он взимал с духовенства: Папа на три года предоставил ему право собирать десятину и позаботился, чтобы эти суммы для короля взимали представители Святого Престола. Жалоб тем не менее было предостаточно.
В четверг, на третьей неделе Великого поста, 7 марта 1247 г., Людовик Святой собрал совет, чтобы обсудить свой отъезд на Восток. Король объявил, что решил отбыть через год, после ближайшего праздника святого Иакова. Несомненно, именно тогда он заставил своих баронов поклясться в верности его детям и быть им преданными, если с ним случится несчастье. «Он и меня попросил об этом, – говорит Жуанвиль, – но я не захотел дать клятву, ибо не был его вассалом». И в самом деле, он был вассалом графа Шампанского. В 1248 г. Жан де Жуанвиль вошел в окружение Людовика Святого; он был тогда очень молод, но с этого момента находился рядом с королем в течение 24 лет.
Перед своим отъездом Людовик Святой хотел продлить перемирие с Англией, так как его срок уже подходил к концу. Однако Генрих III был не прочь поторговаться со своим победителем и поднять вопрос о возврате провинций, отвоеванных у англичан Филиппом Августом. Но на деле он не был опасен, ибо погряз в распрях с английской знатью; кроме того, с отъездом Людовика Святого в крестовый поход Франция попадала под охрану «Божьего мира». Вопреки всем угрозам, Франции было обеспечено относительно мирное существование. Так Людовик Святой был вознагражден за свою политическую мудрость; ведь он стремился только к честному миру, в отличие от Филиппа Августа, замышлявшего захватить Англию, и Людовика VIII, который воевал в этой стране и всю свою жизнь поддерживал связи с англичанами (горожане Лондона, восставшие против своего государя, даже водрузили на городских стенах знамена французского короля). Людовик Святой, напротив, говорил Генриху, что ему не нравится воевать с ним, своим свояком, но французские бароны побуждают его к этому.
Еще Людовик Святой уладил спор вокруг наследования Фландрии и Эно. Графиня Фландрская Маргарита была замужем дважды; ее первый муж, Бушар д'Авен, был до брака протодьяконом, вследствие чего их дети были объявлены незаконнорожденными. Инициаторами этого обвинения выступили сыновья графини от ее второго брака – с Гийомом де Дампьером. За решением обратились к Людовику Святому. Король отдал Эно Жану д'Авену, а Фландрию – Гийому де Дампьеру, дабы они владели ими после смерти матери.
Наконец, прежде чем начать Святую войну за Иерусалим, король пожелал возместить весь ущерб, несправедливо нанесенный кому-либо в его правление. Осенью 1247 г. он приказал своим бальи разыскать всех купцов, жаловавшихся на принудительные займы, и тех, кому пришлось давать деньги или продовольствие людям короля, и возвратить им отнятое, если они представят доказательства. Он разослал ревизоров по всему королевству, чтобы узнать о злоупотреблениях, по преимуществу он выбирал клириков – доминиканцев или францисканцев. Судебные чины получили подобные же инструкции. Так, в Але, в ноябре, каноник Шартрского собора и монах из Валь-дез-Эколье принимали от населения жалобы на сенешалей, кастелянов и других представителей королевской власти. Обычное дело для частных лиц – готовиться к крестовому походу, возмещая убытки и возвращая присвоенное добро. Но Людовик Святой стал первым королем, который действовал подобным образом. Впрочем, результаты работы ревизоров так понравились королю, что он продолжил рассылать их по всему королевству; но институт ревизоров, долго приносивший положительный эффект, в конечном счете выродился и стал инструментом эксплуатации в правление Филиппа Красивого. Граф Ричард Английский решил воспользоваться этими обстоятельствами, чтобы попросить Людовика Святого вернуть Нормандию и прочие земли, отвоеванные французами у Иоанна Безземельного. Но королевские советники и епископы Нормандии воспротивились этому, и Людовик Святой предоставил решение на их усмотрение.
* * *
С того дня, когда он нашил крест, Людовик Святой стал смотреть на себя как на слугу, преданного Господнему делу. По словам его капеллана Гийома Шартрского, он вел образ жизни, подобающий не королю, а монаху. Тем не менее мы нисколько не ошибемся, если предположим, что все поучительные рассказы о Людовике (а их довольно сложно датировать) появились после крестового похода в Египет. У Жуанвиля они появляются только с начала этого восточного путешествия, а Жоффруа де Болье или Гийом де Сен-Патю – свидетели более позднего времени.
По крайней мере, не рискуя впасть в заблуждение, мы можем в тот период приписать ему добродетели, о коих говорит Гийом де Сен-Патю: «Оттого что чистая совесть более, чем прочие душевные богатства, угодна взору Господа, благословенный король Людовик Святой придерживался такой великой чистоты, что своими заслугами сумел возрадовать Спасителя. Он был так чист, что почтенные и достойные веры лица, долго беседовавшие с ним, верили, что он никогда не совершил смертного греха, что они клятвенно утверждали. И так же твердо верили, что он предпочел бы лишиться собственной головы, нежели совершить смертный грех сознательно и по собственной воле… И очень часто, когда он был в своих покоях с приближенными, произносил святые и скромные слова и приводил прекрасные примеры для наставления окружавших его… Он не клялся ни Богом, ни Его частями тела, ни святыми, ни Евангелиями, но когда хотел подчеркнуть что-то, то говорил: "Воистину так". Он никогда не призывал дьявола и не называл его, если только случайно, когда прочитывал (в книге) его имя.
Монах брат Симон из ордена доминиканцев и приор Провенского монастыря говорят и утверждают, что, находясь много раз с благословенным королем и долго беседуя с ним, никогда в жизни не слыхали от него ни льстивых пустых слов, ни другой хулы, и что нигде не встречали человека, столь глубоко почтенного в словах и взглядах…» Таким образом, даже с церковниками король не прибегал к грубой лести, злословию или клевете – обычной практике придворной жизни, внушавшей ему отвращение.
