Безусловно, Людовик Святой мог бы использовать в своих интересах те трудности, с которыми столкнулся Генрих III в Англии. Английский король восстановил против себя знать, осыпав милостями пуатевинцев и провансальцев, стекавшихся к его двору; он вызвал недовольство народа, обложив его налогами, чтобы оплатить свои войны на континенте. Симон де Монфор стал во главе недовольных, которые в 1258 г. навязали Генриху III Оксфордские провизии: комиссия из двадцати четырех человек, половину из которых назначал король, половину – бароны, должна была провести реформы в государстве. Комиссия постановила, что парламент будет собираться три раза в год. Таким образом, бароны отчасти присвоили себе королевские прерогативы. Но Генрих III, воззвав к Людовику Святому, смог, тем не менее, заменить трехгодичное перемирие на выгодный мир.
Людовик Святой полагал, что у Филиппа Августа были все основания, чтобы конфисковать провинции короля Иоанна. Но сын Иоанна был невиновен. Людовику казалось, что не возвратить ему наследство его отца было в чем-то несправедливо. У его совета было иное мнение. Однако в интересах мира французский король решил вернуть Генриху III Перигор, Лимузен, Керси, часть Сентонжа и Аженуа. Но зато англичане окончательно теряли все свои права на Нормандию, Мэн, Анжу, Турень, графство Пуатье или на какую-либо иную часть Франции. Наконец, Генрих приносил оммаж французскому королю не только за возвращенные ему земли, но и за те, которыми по-прежнему владел в королевстве: отныне он должен был править ими как пэр Франции и герцог Аквитании. Между королями и их наследниками установился мир. Города же, принадлежащие английскому королю на континенте, должны восстать против него, если он нарушит договор.
«Сир, – по словам Жуанвиля, говорили бароны королю, – мы очень удивлены вашим решением отдать английскому королю столь большую часть своей земли, кою вы и ваш предшественник завоевали у него за его злодеяния. Нам кажется, что если вы признаете, что не имеете на них права, то это не будет справедливо по отношению к королю Англии – ведь тогда вы ему должны отдать все, что было завоевано вами и вашими предками; а если вы признаете, что имеете на них право, то нам кажется, что вы потеряете то, что ему передадите.
На это святой король отвечал: "Сеньоры, я уверен, что у предшественников английского короля земли, что теперь я держу, были отвоеваны по праву: и землю, которую я ему даю, я даю не как его владение, которое я держал бы от его предков или их наследников, но чтобы установить крепкую любовь между нашими детьми, которые являются кузенами. И мне кажется, что то, что я ему даю, я использую хорошо, потому что он не был моим вассалом, а теперь принес оммаж».
Современные историки осуждают Людовика Святого, считая этот договор очень серьезной ошибкой, потому что он порывал с традиционной политикой Капетингов и разом разрушал многолетние усилия по созданию единства нации. Однако наилучшее доказательство того, что договор 1258 г. был выгоден Франции, представили английские бароны, которые были возмущены и считали его позорным; оммаж, принесенный французскому королю, отчасти способствовал восстанию графа Лестера, который, чуть позже, низложил Генриха III. Людовик Святой считал англичан такими чистосердечными, справедливыми и миролюбивыми, как и он сам; он доверял феодальным связям, которые в его время еще не утратили своей силы.
На праздник святого Мартина 1259 г. Генрих III прибыл во Францию, чтобы принести Людовику Святому оммаж согласно договору. Его приняли в Париже и в Сен-Дени с великими почестями, и он гостил там больше месяца. Он принес оммаж французскому королю 4 декабря в дворцовом саду, перед многочисленным собранием епископов й баронов из обоих королевств.
Генрих III был на пути в Англию, когда умер старший сын Людовика Святого. Ему было всего лишь 16 лет, но на него уже возлагали большие надежды, ибо он был храбр, отважен и очарователен. Людовик Святой вложил много забот в его образование; в Фонтенбло в апреле 1258 г. именно к нему король обратился со словами, которые до нас донес Жуанвиль: «Дорогой сын, я прошу тебя любить народ своего королевства, ибо воистину я предпочел бы, чтобы явился из Шотландии шотландец и управлял народом королевства хорошо и законно, нежели ты на виду у всех управлял плохо».
Узнав о смерти принца Людовика, английский король вернулся и пожелал присутствовать на похоронах, состоявшихся в Сен-Дени, и нести гроб вместе с главными французскими баронами. Юный принц был похоронен в аббатстве Руаймон 13 января 1260 г.
Наследником трона стал Филипп, которому исполнилось 15 лет. Несомненно, именно тогда королева Маргарита, зная о желании короля стать монахом, возмечтала о регентстве и предприняла первые шаги в этом направлении. В большой тайне она велела подписать своему сыну торжественное обязательство, где он клялся, что останется под ее опекой, пока ему не исполнится 30 лет; не возьмет никакого советника, враждебного ей; не заключит никакого союза с Карлом Анжуйским; раскроет ей все, что могло бы замышляться против нее.
Маргарита Прованская ссорилась со своим деверем Карлом Анжуйским из-за прованского наследства, и Людовик Святой тщетно пытался их помирить. Королева была страстной натурой, которая смешивала личные интересы и пристрастия с государственными делами: она ненавидела свою сестру Беатрису, жену Карла Анжуйского, и любила сестру Алиенору, английскую королеву. Она интриговала в пользу Алиеноры перед своим деверем. Альфонсом де Пуатье, не понимая, что французские и английские интересы не совпадают и что следует, наоборот, поддерживать хорошие отношения с провансальцами.
Булла Папы Урбана IV от 6 июля 1263 г. (возможно, изданная по просьбе Людовика Святого) освободила юного принца от опрометчивой клятвы. С 1261 г. в двух ордонансах Людовик Святой упорядочил и ограничил расходы королевы и запретил ей давать какие-либо приказания судебным чиновникам, подчинять чиновников своей власти, принимать кого-нибудь на службу к себе или к своим детям без разрешения короля.
* * *
В 1259 г. Людовик Святой вынес знаменитый судебный приговор могущественному сеньору Ангеррану де Куси, по приказу которого были повешены трое молодых невиновных дворян. Они были фламандцами и проживали в бенедектинском аббатстве Сен-Николя-о-Буа, в трех лье от Лана, где изучали французский язык и литературу. Однажды они прогуливались в лесу аббатства и охотились на кроликов; в погоне за ними они забрели в леса Ангеррана де Куси. Они не знали, где находятся, и не поняли, почему стражники сеньора схватили их и бросили в темницу. В гневе сир де Куси приказал повесить пойманных без суда. Аббат и семьи погибших пожаловались королю, который вызвал Ангеррана в Париж; тот приехал, но потребовал, чтобы его судили пэры. Король велел посадить его в темницу Лувра, что в глазах современников было неслыханной смелостью.
Бароны – родственники и друзья сеньора де Куси -потребовали его освобождения. Они предстали перед королем в сопровождении короля Наваррского Тибо V, герцога Бургундского, графа де Бара, графа Суассонского, графа Бретонского, графа Блуа, графа Шампанского, Фомы де Боме, архиепископа Рейммского, Жана де Туротта, кастеляна Нуайона «и также других баронов королевства». Гийом де Сен-Патю, поведавший нам об этой сцене, продолжает: «Под конец партия монсеньора де Куси заявила благословенному королю, что он [Ангерран] хочет посоветоваться. И когда он [Ангерран] удалился и с ним все эти благородные люди, названные выше, остался благословенный король совершенно один со своими близкими. После долгого совета они предстали перед благословенным королем, и Жан де Туротт заявил, что названный сеньор Ангерран не должен был прибегать к расследованию в подобном случае, ибо оно коснулось его особы, чести и наследства, и что он готов защищаться на поединке и полностью отрицает, что он вешал или отдавал приказ повесить указанных юношей. А названный аббат и женщины стояли по другую сторону короля, взывая к правосудию. И когда благословенный король услышал ловкий совет, что подали сеньору Ангеррану, он ответил, что в случае бедняков, церквей и лиц, к коим должно иметь сострадание, дело нельзя разрешить поединком; ибо им нелегко найти кого-либо, кто осмелился бы сражаться против баронов королевства. И сказал, что не будет вводить новшество, ибо некогда его предки в подобных случаях поступали так же. И еще благословенный король напомнил, что монсеньор Филипп, король Франции, его дед, когда монсеньор Жан де Сюлли, живший в те времена, совершил убийство, как говорили, велел произвести дознание и продержал его в замке Сюлли больше двенадцати лет; а ведь указанный замок не принадлежал королю, но его владелец держал его от церкви Орлеана. Поэтому благословенный король велел своим сержантам немедленно схватить монсеньора Ангеррана, препроводить в Лувр и держать и охранять его там. И он так и поступил, хотя многие просили благословенного короля за сеньора де Куси, но святой король не пожелал слушать их мольбы. После чего благословенный король встал со своего трона, а названные бароны отбыли изумленные и смущенные. И в этот самый день граф Бретонский сказал благословенному королю, что не следовало бы поощрять, чтобы против баронов королевства проводились дознания, затрагивающие их лично, их имущество и честь. И благословенный король ответил графу: "Вы не говорили об этом в прошлом, когда бароны, бывшие вашими вассалами, не имея иного средства, открыто приносили нам свои жалобы на вас самих и в некоторых случаях предлагали доказать свою правоту поединком с вами. Тогда вы пред нами ответили, что должны идти в подобном деле не путем сражения, но дознания, и сказали еще, что поединок не годится для того, чтобы установить справедливость". И затем благословенный король сказал, что не позволит – ни в силу знатности рода мессира Ангеррана, ни ради могущества кого-либо из его друзей – помешать правосудию. И под конец благословенный король по совету своих приближенных приговорил названного монсеньора Ангеррана к штрафу в размере 12 тысяч парижских ливров, каковую сумму он отослал в Акру, чтобы потратить на нужды Святой земли. Он повелел также конфисковать лес, где были повешены юноши, и передать его аббатству Сен-Николя. Кроме того, сеньор де Куси должен был построить три часовенки, где бы постоянно молились за души повешенных. И еще лишил его права высшей судебной власти над лесами и рыбными прудами, так что с этого времени он не мог никого ни посадить в тюрьму, ни осудить на смерть за какой-либо подобный поступок».
