Корабли баронов подоспели из Марселя или Эг-Морта почти одновременно – в пятницу 11 июля. Тогда король устроил совет со своим зятем, королем Наваррским, братом, графом де Пуатье, графом Фландрским, герцогом Бретонским и другими баронами. В надежде, что султан Туниса станет христианином, как только окажется в недосягаемости от угроз своих единоверцев, решили захватить Тунис, а уж затем идти на Египет или Святую землю.
Христианский флот поднял якоря 15 июля, а через день, к трем часам пополудни он уже был виден из порта Туниса. Сарацины, которых появление крестоносцев застало врасплох, бежали. В гавани удалось захватить два брошенных корабля. Тем не менее крестоносцы смогли высадиться только на следующий день; операция прошла без потерь и сражений, но в великом беспорядке. На ночлег войско расположилось там же, где сошло на берег. Было несколько стычек с врагами; солдаты, ушедшие на поиски питьевой воды, погибли. Со следующего дня лагерь перенесли дальше, к Карфагену, на равнину, где была в изобилии питьевая вода. Карфаген являлся только маленькой крепостью, которую крестоносцы захватили без труда, но не нашли в ней ничего ценного. Людовик Святой велел ее восстановить и укрепить на французский манер, чтобы там жили дамы, все еще находившиеся на кораблях, раненые и больные.
Захват тунисского порта открывал вход в страну. Этот успех, полный, быстрый и легкий, таил в себе огромную опасность. Сарацины не были побеждены и не собирались уклоняться от битвы. Они перешли в наступление, причем так внезапно, что крестоносцам пришлось оставить свой обед и броситься к оружию. В тот же день два каталонских рыцаря пришли из сарацинского лагеря, чтобы подчиниться королю; они ему сообщили, что султан Туниса велел задержать всех христианских наемников своего войска и угрожал отрубить им головы, если крестоносцы двинутся дальше.
На следующий день были взяты в плен трое сарацин, которые просили их окрестить. Король приказал рыцарю, захватившему их, хорошенько их стеречь. За ними последовали сто других сарацин, пожелавших сдаться на тех же условиях. Но покуда часовые были заняты их приемом, орда сарацин внезапно ринулась в атаку на французские отряды. Врага с трудом отбросили. Но трое сарацин, которые сдались как раз перед нападением врагов, обещали вернуться в сопровождении более двух тысяч рекрутов; их отпустили, и они так и не вернулись, к великому неудовольствию солдат, считавших их предателями.
Сарацины постоянно тревожили крестоносцев и убивали тех, до кого могли добраться. Король велел вырыть ров вокруг лагеря. Стычки стали такими частыми, что случались дни и ночи, когда Людовику Святому приходилось вооружаться до пяти раз: однако он так ослабел, что самые легкие доспехи казались ему неподъемными.
Людовик Святой ждал прибытия своего брата, сицилийского короля, чтобы вместе двинуться на Тунис; Карл в это время, как говорили, вел переговоры с султаном и просил, чтобы до его приезда не принимали никакого решения. Людовик Святой послал к нему кораблей и послов.
Сарацины же готовились обороняться. Лето было в разгаре; у рыцарей не было никакого укрытия, кроме шатров, им не хватало пищи и питьевой воды. В войске началась дизентерия. Еда стоила очень дорого, да и те запасы, что привезли люди короля, заканчивались. В начале августа король послал в Сицилию и Сардинию закупить свежего мяса для больных. Вихри песка очень мешали крестоносцам; когда ветер был благоприятным, приходили в движение сарацины и бросали в воздух песок и пыль, которые летели на христиан.
От лихорадки, дизентерии, чумы в стычках погибало каждый день столько людей, что их не успевали хоронить. Тела бросали во рвы, окружавшие лагерь, и дурной запах отравлял воздух. Одной из первых жертв чумы стал Жан-Тристан, граф Неверский, сын Людовика Святого, умерший 3 августа. Папский легат Рауль, епископ Альбанский, скончался 7 августа. Вскоре болезнь настигла Людовика Святого и его сына Филиппа. Затем скончались Бушар де Вандом, Гуго Маршский, граф д'Арс, шотландец, граф де Вианден из Люксембурга, сеньоры Монморанси, Бриссак, Готье де Немур, маршал Франции, Альфонс де Бриенн, сын императора Константинопольского.
Изо всех своих детей Людовик Святой, говорят, особенно любил Жана-Тристана и Изабеллу, королеву На-варрскую. В течение восьми дней от него скрывали смерть юного принца. Но он потребовал ответа от своего исповедника, Жоффруа де Болье, и тот в конечном счете признался. Король очень скорбел; он велел прокипятить тело умершего и собрал кости в гроб, чтобы увезти его во Францию. Людовик Святой хотел, чтобы графа Не-верского погребли в Руаймоне, но его похоронили в Сен-Дени, в ногах своего отца.
Многие рыцари возвратились во Францию. Вне сомнений, их бегство было вызвано болезнью короля. Принц Филипп заболел дизентерией одновременно с отцом – 3 августа, в день смерти графа Неверского; но восемь дней спустя он почти выздоровел. Людовик Святой, напротив, оставался лежать в лагере; он продолжал отдавать приказы, принимал послов императора Михаила Палеолога. В постели он читал молитвы. Когда он почувствовал себя хуже, то повелел поставить перед ним крест и продиктовал последнее завещание, приказав, чтобы его гробница была оформлена очень просто. Он попросил, чтобы его тело перевезли в Сен-Дени, если он умрет не в христианской стране. Его лекарь принес ему бульон из домашней птицы в субботу; он не захотел его есть, потому что рядом не было его исповедника, который разрешил бы ему вкусить это блюдо.
* * *
Когда король понял, что его конец близок, он отказался от мирских забот, чтобы думать только о Боге, и попросил, чтобы никто не приходил к нему с разговорами, кроме исповедника, Жоффруа де Болье. Однажды он бросился на колени молиться; пришлось отнести его на постель. Когда его соборовали, он едва мог говорить, но по движению губ было видно, что он шепчет молитвы вслед за священниками. Жоффруа де Болье говорит, что он отвечал на псалмы и в молитвах произносил имена святых. В последний раз он исповедался, стоя на коленях, и получил отпущение грехов. В ночь своей смерти слышали, как он сказал: «Мы не пойдем больше на Иерусалим». И несомненно, он думал уже о рае, но не забывал ни Святой земли, ни Африки, и говорил: «Ради Господа постараемся, чтобы христианскую веру проповедовали в Тунисе; кто лучше всех мог бы выполнить эту миссию?» – и он называл одного доминиканца, который уже бывал в этом городе.
По словам Жуанвиля (который ссылается на графа Алансонского), слышали, как он взывал к Св. Иакову и шептал молитву: «Esto Domine plebi tuae santificator et custos» – «Господь, будь святителем и хранителем своего народа». Он так же взывал к Св. Дионисию и Св. Женевьеве.
Жоффруа де Болье добавляет, что 25 августа, между 9 часами и полднем, король, как показалось, заснул на полчаса, затем открыл глаза, оглядел всех присутствующих, потом обратился к небесам и процитировал начало псалма: «Я войду в ваш дом, я буду поклоняться в вашем святом храме и исповедуюсь вашим именем». Наконец, его уложили на пепел; он сложил руки крестом и к трем часам пополудни отдал Богу душу. Ему было пятьдесят шесть лет, из них 44 года он правил Францией.
А вот что говорит о смерти Людовика IX Гийом де Сен-Патю: «И в воскресенье перед его смертью брат Жоффруа де Болье принес ему тело Иисуса Христа; и войдя в покой, где лежал умирающий король, стал на колени подле его кровати на землю,, и тот вздохнул и сказал тихим голосом: "О Иерусалим, о Иерусалим!" И в понедельник, на следующий день святого Варфоломея, благословенный король воздел сложенные руки к небу и сказал: "Боже, будь милосерден к этому народу и приведи его на родину, чтобы не попал он в руки врагам и не принуждали его отречься от твоего святого имени". И некоторое время спустя благословенный король произнес по-латыни: "Отец, вверяю тебе свою душу". И больше он ничего не говорил, и накануне вечерни преставился на следующий день праздника благословенного апостола святого Варфоломея, в год милостью Божьей 1270, в час, когда сын господа Иисус Христос умер на кресте за жизнь всего мира, да будет ему честь и хвала во веки веков. Аминь».
