Единственным человеком, который взял бы на себя смелость свершить этот ритуал, был низложенный «отец» — преданный Симон Зилот. Несмотря на происки недоброжелателей в Иерусалиме, его положение как законного «отца» все еще признавалось многими. Но Симон был распят вместе с Иисусом, по крайней мере, так думала большая часть апостолов. Но, как известно, он в добром здравии объявился вместе с Иисусом, которого в субботу «воздвиг из мертвых». В предыдущем случае подобного рода услугу Симону оказал сам Иисус, когда извлек его на свет из могилы.
Для тех, кто не участвовал в заговоре, воскресение Иисуса и в самом деле было настоящим чудом. И как говорится в благовествовании: «Когда же воскрес Он из мертвых, то ученики Его …поверили Писанию и слову, которое сказал Иисус» (Иоанн 2:22).
Именно апостол Павел (иудей по происхождению, склонившийся впоследствии к эллинизму) провозгласил догмат о воскрешении во плоти, но даже его энтузиазм был недолговечен. За столь эмоциональное выражение мыслей по данному вопросу и подкрепление своей горячности безосновательными доводами («Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес…» и т.п.) Иаков, брат Иисуса, чьи назареи никогда не проповедовали воскресения, считал Павла фанатичным еретиком. По прошествии времени интерес к воскресению как основополагающему фактору заметно снизился. Это со всей очевидностью явствует из более поздних посланий Павла и других книг Нового завета, где оно практически не фигурирует.
Гораздо важнее стало признание того факта, что Иисус был готов принять муки ради своих собственных идеалов, и Павел, стремясь найти в конечном счете более убедительное основание для своего вероучения, заявляет:
«Есть тело душевное, есть тело и духовное.
Плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления.
Говорю вам тайну».
(Первое послание к Коринфянам 15:44, 50—51)
Необходимо напомнить, что Иисус не был христианином. Он был евреем-эллинистом и исповедовал радикальный иудаизм. Со временем, однако, его истинные жизненные устремления были незаконно присвоены и использованы религиозным течением, которое в целях сокрытия законных наследников Иисуса было названо его именем. Это зародившееся в Риме течение основывало самопровозглашенные полномочия на тексте Матфея (16:18—19), по которому Иисус якобы сказал: «Ты — Петр, и на камне сем Я создам Церковь Мою». К сожалению, греческое слово «петра» («скала»), связывавшееся с выражением «Скала Израиля», было переведено так, как будто в подлиннике стояло «петрос» («камень»), относившееся к Петру (который в самом деле звался Кифой — «камнем», как указано у Иоанна в 1:42). В действительности же Иисус утверждал, что его миссия зиждется на Скале Израиля, а не на Петре. Несмотря на это, новое течение заявило о том, что руководителем христианской церкви может быть лишь тот, кто получил свою власть непосредственно из рук Петра. Это было остроумной идеей, позволившей сосредоточить всю власть в руках горстки избранных самозванцев. Последователи гностического учения Симона Зилота называли это «верой в глупость»
[49].
В благовествовании Марии (Магдалины) говорится о том, что в первое время после «воскрешения» Иисуса часть учеников ничего не знала о случившемся и продолжала пребывать в уверенности, что их Учитель погиб на кресте. Апостолы, «обливаясь слезами, причитали: „Как же можем идти мы к неверующим в Иегову и нести благую весть о Царстве Сына Человеческого? Коли они безжалостны были к Нему, то не поступят ли они также немилосердно и с нами?“» Успев уже побеседовать с Иисусом у гробницы, Мария с полным на то основанием могла сказать: «Прекратите стенания — нет нужды печалиться. Приободритесь лучше, ибо слава Его будет с вами, вокруг вас, и предохранит вас от всего».
На это Петр сказал Марии: «Сестра, нам известно, что Спаситель любил тебя более, нежели иных женщин. Расскажи нам все, что помнишь из сказанного тебе Им наедине — все, что ты знаешь о Нем, и что неведомо нам».
Мария пересказала апостолам, что говорил ей Иисус: «Благословенна ты среди жен, коли не усомнилась, увидев Меня; ибо там, где рассудок, там и сокровище». После этого «Андрей ответствовал и сказал братии так: „Послушайте, что бы вы ни думали о рассказанном нам, что касается меня, то я не верю, будто сие было сказано Спасителем“». Петр согласился с Андреем и добавил: «Неужто и вправду стал бы Он тайно говорить с женщиной, не открывшись сперва нам?»
В ответ на это
«Мария залилась слезами и сказала Андрею: „…Не думаешь ли ты, что все это идет от меня, или может быть я не говорю всей правды о Спасителе?“
Ответил тогда Левий и сказал Петру так: „…Ты всегда был горяч. А теперь я вижу, как ты перечишь этой женщине, словно вы недруги с ней. Уж коли сам Спаситель нашел ее достойной, то кто ты такой, в самом деле, чтобы отказывать ей в вере? Спаситель уж конечно знает ее вполне изрядно.“»
«Левием», как нам уже известно, был Матфей Анна — священник и заместитель «Алфея». Его здравомыслящий взгляд на этот вопрос явился плодом интеллекта и учености. Петр и Андрей, с другой стороны, были малообразованными деревенскими жителями, которые, несмотря на длительное пребывание в обществе Иисуса и более образованных апостолов, все еще придерживались патриархальных взглядов на слабый пол. В конце концов, как выяснилось, женоненавистнической позиции Петра, суждено было возобладать в созданном на основе его доктрины католическом вероучении.
Епископы раннехристианской церкви, передавая путем возложения рук по наследству свои полномочия, заявляли свои права на передачу апостольской благодати. В гностическом «Апокалипсисе Петра» эти самые пастыри сравниваются с «высохшими водотоками». Далее в этом труде говорится, что
«они именуют себя епископами и диаконами так, как будто получили свою власть непосредственно от Господа… Не постигнув Истины, они все же бахвалятся тем, что разгадка тайны является их исключительной собственностью».
Что касается Воскресения, то в самом этом вопросе заключен парадокс. С одной стороны, ему придают огромное значение, когда в этом нет нужды, а, с другой стороны, оно полно внутренней многозначительности, непостижимой для большинства людей. Как сказал Иисус в благовествовании Фомы: «Если тело вызывает к жизни душу, то это — чудо из чудес».
