– Порешить дело быстрое. Погоди…
Павушке надоело воевать с узлом, она вынула отобранный нож и разрезала веревку.
Ум шайки – Кицунэ, соображал Симпэй. Атаман ее во всем слушает.
Первое, что она достала из мешка, – книга старого князя Голицына. Раскрыла, поднесла к глазам.
Не только умная, но и грамотная, понял Симпэй. У русских женщин это редкость.
С трудом разбирая мелкое, Павушка медленно прочла самое начало:
– «Сей довóд есть следствие долгих наблюдений и умозрительных замет, собранных на долгой дороге странником, тщившимся смотреть, внимать и думать, имея целью едино лишь повсеместное утверждение добрых законов и благого порядка…»
Кажется, князь Голицын постиг науку Пути, почтительно подумал Симпэй. Надо будет ознакомиться с мудрым писанием.
Но женщина истолковала прочитанное иначе.
– Ага! – воскликнула она с торжеством, захлопывая книжку. – Что я тебе говорила, Федул! Непростой это татарин! Вишь, чего пишет? Подглядываю-де по дорогам, подслушиваю, вынюхиваю заради закона и порядка. Шпыни это воеводские! Помнишь, что Венька Кривой сказывал? Воевода повсюду шпыней пустил, Федьку Кистеня добывать. Одни богомольцами обрядились, другие странниками. Гляди, что у него еще тут!
Она вынула кошель.
– Видал ты странников с золотыми червонцами?
Разбойники столпились вокруг, рассматривая монеты.
– Не простой это шпынь, а самый главный над всеми! – втолковывала им Кицунэ. – Допросить его надо. Пусть скажет: что им про нас ведомо, да сколько их, да где бродят.
– Ох Павушка, светлая головушка! – восхищенно прогудел атаман, мощной ручищей обхватил красавицу за плечо, громко поцеловал.
– То-то, меня слушайте, – ответила та.
И вдруг все замерли. Где-то недалеко закуковала кукушка.
– …Три… Четыре… Пять… Шесть… Семь… – вслух сосчитал Федька. – Сенька! Пора! Вяжите этих к дереву! Пава, гляди, чтоб не шумнули.
Мохнач схватил за локти Симпэя, Косоглаз – Кату, поволокли к росшему посреди поляны дубу, ловко прикрутили веревками. Женщина, угрожая ножом, велела открыть рты и запихнула обоим кляпы: Симпэю его же выпотрошенный мешок, свесившийся на грудь; Кате – свой переливчатый платок.
Волосы у лесной царицы были гладкие, медные, на затылке собранные в узел. Лисица, как есть лисица.
Ощущая спиной жесткую кору старого дерева, Симпэй смотрел тревожный сон дальше. Чем-то он закончится?
* * *
Скоро появился еще один разбойник. Юркий, быстрый, бесшумный в коротких валяных сапогах, он прибежал по дороге.
Зашипел:
– Едут! Едут!
В шайке, видно, все было заранее сговорено. Женщина осталась подле пленников, держа наготове нож, а четверо мужчин залегли в кустах шагах в пяти друг от друга. Каждый достал пистоль, изготовил.
Сбоку от поляны, где кусты были редки, дорога неплохо просматривалась. Сначала донеслось неторопливое чмоканье копыт по мягкой земле, скрип колес, позвякиванье сбруи. Потом, вывернув голову, Симпэй увидел сам обоз.
Впереди ехала легкая тележка. В ней двое: возница-монах и сзади, на скамейке, толстый человек, с большим серебряным крестом на груди – должно быть, отец казначей. Сзади еще два воза. На передке по крепкому чернецу: в одной руке вожжи, в другой ружье. Зорко смотрят по сторонам.
Едут навстречу своей карме, не догадываясь, что Путь сейчас закончится, грустно подумал Симпэй. Помоги им Будда подняться выше в следующем рождении.
Обоз скрылся за кустами. Через полминуты один за другим грянули четыре выстрела, и потом какое-то время было очень шумно.
На дороге раздались вопли боли и крики ужаса. Затрещали ветки – это разбойники ринулись вперед: трое с топорами, атаман со своей шипастой палицей.
– Бей! Бей! – орали за кустами.
И еще:
– Господи помилуй!
И по-матерному.
Слышались звуки хрустких ударов. Добивают раненых, сказал себе Симпэй, мысленно читая отходную сутру. Он посмотрел на Кату. Бледна, глаза расширены.
Слегка покачал головой. Да, люди убивают друг друга, разве ты не знала? Мир страшен. Не бояться страшного – этому тебе еще предстоит научиться.
Стонов больше не слышалось. На дороге что-то трещало, грохотало. Потом раздался ликующий вопль и радостный гогот.
– Есть? Нашли? – звонко крикнула Пава.
На поляну вернулся Кистень.
– Ай, умница! Ай, Павушка! – приговаривал он. – Во всем права! Ладно присоветовала не нападать, когда они с мехами ехали. Куды бы мы два воза пушнины дели? А ныне вона!
Он показал назад. Мохнач с Косоглазом, пыхтя, тащили за ручки тяжелый сундук.
Косоглаз возбужденно крикнул:
– Федь, как он тебя, жирный-то: «Христом-Боженькой!», а ты его хрясь в лоб – и зенки вылетели!
– Сенька где? – спросила Пава, идя им навстречу.
– Чернец его недобитый тесаком достал, – махнул рукой атаман. – Да черт с ним.
– Пойду погляжу, чисто ль дело сделали.
Кицунэ скрылась за кустами, а разбойники столпились у сундука, зазвенели серебром.
– Ух ты! Сколь здесь? Тыщи! И кони ладные, продать можно! – наперебой говорили они. – И в возах добра много. В Архангельске для монастыря накупили.
– То-то, ребята. Говорил я вам: «Кистеня держитесь, богачами будете»?
Атаман шлепнул одного по спине, другого по плечу – чуть не сшиб с ног. От дороги шла Кицунэ, звенела небольшой кожаной сумой.
– Дураки вы, а не богачи! У казначея под скамейкой киса с червонцами. Проглядели? Вот где настоящее богатство!
Ликование сделалось еще шумней.
Женщина говорила:
– Незачем нам с лошадьми да возами колупаться. Попадемся на ворованном, сгорим из-за мелочи. Нам серебра-золота хватит.
Никто не заспорил. Мохнач спросил:
– Когда дуванить будем?
– Сначала с этими окончим. – Пава показала на пленников. – Послушаем, что скажут.
– Да чего их слушать? – Федул не мог оторвать глаз от кисы. – Косоглаз, тюкни их топором, и делить будем. Уговор помните? Вам всем по одной доле, мне две, Сеньке теперь не надобно… Павушка, сколько это долей выходит?
– Стой ты! – приказала женщина косоглазому разбойнику, уже вынимавшему из-за пояса свой окровавленный топор. – Нельзя их тюкнуть, не допросивши. Думай сам, Федул. Надо вызнать, куда шпыни посланы, кого и по каким приметам ищут. Какими дорогами уходить, каких сторониться. А то попадемся при таких деньгах – срам будет.
