Дальше я услышала только мат-перемат, поэтому в ответ послала самозваную жену далеко и надолго, и повесила трубку. Что с дерьмом общаться? Только разозлилась я, конечно, на Алиску. Кто еще мог дать мой номер? Не мои же родители! Я тут же перезвонила дочери, и от повышенного тона удержаться не смогла:
— Алиса, здравствуй! Почему ты раздаешь мой московский номер телефона, кому попало?! Я и тебе его дала для экстренной связи. Только что мне позвонила какая-то отцовская оторва, чтобы попытаться с меня взять деньги за нашу квартиру. Да еще матом на меня орала! Учти, никто с меня не получит ни копейки! Ни ты! Ни он! И никто другой!
И тут послышался плач Ромика, моего малыша. До каких разборок мне теперь дело? Я положила телефон, взяла себя в руки, улыбнулась и пошла кормить сына.
Только спустя два часа я подумала, что была с Алиской излишне резка. В конце-то концов, номер могли у нее выманить под каким-нибудь благовидным предлогом.
Когда дочь позвонила мне в следующий раз и спросила, можно ли с ней поживет подруга, я не стала возражать и даже обрадовалась, в надежде, что квартира перестанет быть проходным двором. Только оказалось как раз наоборот. Но все — по порядку.
Первую жиличку Свету с сыном я не застала. Не до того было. А вот Сабину я увидела почти сразу, когда она еще и недели у Алиски не прожила. Эта девица мне с порога очень не понравилась, потому что напоминала внешне рыночную хабалку или откинувшуюся зечку, хотя изо всех сил изображала радушие при моем появлении. Но Алиса меня уговорила ее оставить, потому что та сразу начала наводить порядок в квартире и выдраивать запущенные до неузнаваемости места общего пользования: кухню, ванну и туалет.
Я же поставила жесткое условие — Сабина должна обязательно платить за проживание в комнате Алиске, хотя сама себе противоречила в этом вопросе, ведь своим родителям строго-настрого запрещала давать наличные. Но здесь вопрос состоял в другом: пусть хоть на хлеб с маслом деньги будут, чтобы дочь постоянно не столовалась у моих родителей. Там же Алиске изредка удавалось не только перекусить, но и разжиться деньжатами.
И сколько бы я ни запрещала давать деньги, мои мама с папой тут же начинали мне пенять, что я бросила несчастного ребенка на произвол судьбы. Я знала, что спорить с ними бесполезно, поскольку в Советском Союзе было заведено нянчиться с великовозрастными детками всю жизнь. Объехав старушку Европу вдоль и поперек, и поднахватавшись несколько иных нравов, сей атавизм пребольно давил на мою любимую мозоль. Отпустив Алиску в вольное плавание, я пошла вразрез с существующими российскими нормами морали, а значит — становилась для остального общества бесчувственной гражданкой, бросившей дочь на произвол судьбы и яростно осуждаемой старушками-соседками.
Когда я прочитала Алискины записи о Сабине, сложилось впечатление, что мы говорим о разных женщинах. Или смотрим на нее разными глазами, что, в общем-то, и не удивительно. Я, умудренная жизненным опытом, видела всю подноготную жилички, как на ладони, Алиске же было, похоже, наплевать, кто с ней живет бок о бок. Ничего красивого и привлекательного я в Сабине не заметила: мужиковатая сутулая баба под метр семьдесят или чуть выше, и не более. Честно сказать: мне она напомнила тюремную коблу, что ужасало неимоверно. А «жалистные» истории Сабины об умерших родителях — ничто иное, как тюремные байки, чтобы оправдать занятия проституцией. Да и имечко — явно вымышленное для клиентов. Паспорт она мне свой так ни разу и не показала, поставив в известность в день нашего знакомства, что он отдан на фирму, куда Сабина устраивается на работу. И это мне не понравилось еще больше.
Да разве нормальная женщина пошла бы жить к Алисе в ее гадюшник? Навряд ли.
Элька Григорьева, которая ко мне частенько заглядывала, посоветовала, чтобы не быть одной — жить хотя бы с подругой, если не хочу видеть рядом мужиков… Умирать от одиночества мне не хотелось, да и приходы по ночам покойного Игната не столько пугали, сколько расстраивали на весь день. И тогда Эля привела ко мне Сабину, которая была старше меня лет на восемь, но почему-то мы нашли с ней общий язык. Так мне сначала показалось.
Где Элька ее откопала? Не знаю. Но Сабина оказалась сущей пройдохой и умела нащупать подход ко всем живым особям от президента до дворняги. Выглядела она красиво: длинные ухоженные волосы, маникюр, загар после солярия, дорогая обувь и много нарядов. Потом в приватном разговоре за чашкой чая выяснилось, что она после приезда в Москву из какого-то занюханного Мухосранска была проституткой, а потом уже стала работать администратором в мужском клубе, а точнее — в дорогом борделе.
Родители умерли, когда ей было 12 лет, и Сабине пришлось самой выбираться по жизни. В общем-то, она была неплохой, но присутствовала в ней некая скрытая злоба на весь мир. Причем это нельзя назвать ни завистью, ни цинизмом, а именно грубой и глупой злостью.
Деньги, само собой, жиличка мне платить за квартиру не собиралась, потому что считала, что все ей по жизни должны. Сабина, обжившись у меня окончательно, обнаглела до того, что стырила мой паспорт с подмосковной пропиской и страховой медицинский полис, которые отдала на хранение Эльке. Зачем Эльке? Хотела воспользоваться? Или пользовалась втихаря? А дурочка Элька отбрехивалась потом передо мной, что не стала сразу отдавать документы, потому что я могла подумать, что украла их именно она. Или обе прикидывались, выгораживая каждая — себя?
О пропаже я узнала поздно, поскольку не привыкла отслеживать свои документы. Их никогда никто не брал. Первой спохватилась моя мать. Вот уж кому в деловой хватке не откажешь. Хорошо хоть Сабина кредит на меня не оформила, а то плакала бы моя квартирка, уйдя за долги. Или не успела оформить? Мать пригрозила Сабине вызовом милиции — и документики враз обнаружились, так что я отделалась легким испугом.
Когда жиличка познакомила меня с Сергеем Ивановичем, то решила, что я вообще должна ее озолотить. Это был бывший клиент Сабины или того борделя, где она работала. Я так и не поняла. За неимением ни работы, ни образования, она решила, что для нас обеих это — хороший вариант для устройства на высокооплачиваемую работу.
Сергей Иванович был генеральным директором крутой телекоммуникационной компании, расположенной в самом центре Москвы на Тверской улице. При устройстве на работу мы наврали в отделе кадров, что знаем персональный компьютер, как свои пять пальцев, что имеем немереный опыт работы, и легко можем работать секретарями.
Сначала я понятия не имела, для чего Сабина потащила меня с собой к Сергею Ивановичу, но потом догадалась: подмосковная-то прописка стояла только в моем паспорте. А новая подруга просчиталась в своих далеко идущих планах: директору я приглянулась значительно больше, чем она, несмотря на ее ухоженность и фирменные тряпки, поэтому и рабочий стол мне выделили ближе к директорскому кабинету. И не только рабочий стол, и не только к кабинету… Я теперь имела непосредственный доступ к вовсе не молодому телу генерального. После чего Сабина меня невзлюбила и стала настраивать офисный планктон против меня. Ведь если директор отсутствовал на рабочем месте, то не было и меня.
