Чем я занималась в больнице, пока лечилась? А ничем. Звонила всем подряд, без разбора, чтобы потрепаться. Позвонила и Пашке Лучанову. Ведь только он, сердобольный наш, со мной не отказался поговорить после той ночи в ментовке, когда я всех случайно подставила. Позвонила я ему, значит, а отреагировал он на мой звонок странно, неожиданно припечатав мне в лоб:
— А Карен твой женится!
Я не показала виду, что расстроилась, а сказала в ответ первое, что пришло в голову:
— Прекрасно! Я тоже выхожу замуж! — вот уж сказала, так сказала. Спасибо, Пашка-друг, за хорошую новость. Да еще так вовремя! Лучшего момента просто не нашлось!
Люди жестоки не потому, что сволочи, а потому что тупы.
И вдруг эта ситуация высветилась для меня с другой стороны. Временное просветление, что ли, нашло? Или перелитая чужая кровь прочистила давно отъехавшие собственные мозги?
Давай, давай, бесись, Пашка-придурок-дешевка! Да, я всегда была красоткой! А тебе не досталась, вот тебя и клинит сейчас. Поэтому ты, чтобы причинить мне, кроме физической, еще и душевную боль, сказал:
«Карен женится». Кто тебя, спрашивается, за язык тянул, когда я лежу в больнице и с трудом с того света выкарабкиваюсь?
После известия о свадьбе я резко возненавидела всех! И Карена — в первую очередь. Что, ублюдки, я вам в жены не гожусь? Только побаловаться? Я раньше то и дело с кем-то встречалась, постоянно кто-то из мужиков был рядом, но ни с кем у меня ничего серьезного не сложилось, потому что я их вижу насквозь. Они продажны, мелочны, бухают, курят, колются, ревнуют на пустом месте, воруют и бьют… А еще — им, видите ли, надо детей рожать! Ага! Щаз!
Когда Карен через пару дней позвонил, я не хотела сначала брать трубку, а потом взяла, ни словом не обмолвившись о разговоре с Пашкой. Карен приехал ко мне в больницу вроде как навестить, и битый час доказывал с пеной у рта, что вовсе не на ком жениться не собирается, а Пашка Лучанов насочинил невесть что… Даже если это святая ложь, то ложь во спасение. Только неизвестно: во спасение меня или его.
Но механизм ненависти ко всему живому во мне Пашкой был запущен! Я ничего с собой не могла поделать!
Это испытание оказалось похлеще, чем выйти из комы. Я как будто розовые очки сняла. Неожиданно пришло осознание, что все то время, пока мы куролесили и «колесили», в смысле — жрали «колеса», надо мной все Григовские уроды ржали. А когда они ржали, Карен тихо хихикал в тряпочку, потому что всерьез меня никогда не воспринимал, а любимая его армянская мамашка втихаря невесточку невинную присматривала.
Ну уж — нет! Не дождетесь, пока я сдохну! Смотрите, суки! Я ЖИВАЯ! А вы кто?! Вы кто такие, чтобы осуждать меня за прошлые поступки? Вы вообще в зеркало себя видели? Вы — уроды! Уроды!
Ненависть была такая, что я каждую минуту представляла, как я их мочу из автомата длинными очередями. Вспомнила, как стреляла, когда мы вместе с коммерсантами ездили в Астрахань. Вспомнила, какая дикая была отдача, что на ногах удерживалась с трудом. Зря вы меня стрелять научили. Теперь вам всем не поздоровится. Если я и сдохну, то всех утяну за собой!
И я их мысленно мочила. И их самих. И их баб. Всех! Мне привиделось наяву, как по стенам разлетаются брызги крови и остатки одурманенных наркотой мозгов… И они, все эти уродские твари, захлебываются в собственной крови… Так быстро, что не успевают сказать мне последнее «прости».
НЕ-НА-ВИ-ЖУ-У-У!
…Господи! Не приведи меня снова к этому состоянию. Но жуткая ненависть заставила меня жить «вопреки». Вопреки законам физики, медицины, и еще бог знает чего.
ЖИТЬ, ЧТОБЫ МСТИТЬ! Я ВПЕРВЫЕ ЗАДУМАЛАСЬ О ТОМ, ЧТО НУЖНО СДАТЬ ВСЕХ НАРИКОВ, БАРЫГ, ВСЕ АДРЕСА НАРКОПРИТОНОВ, КОТОРЫЕ МНЕ ИЗВЕСТНЫ. ТОЛЬКО НЕ НАШИМ МЕНТАМ, А МОСКОВСКИМ, ЧТОБЫ ВСЕМ ЭТИМ ПОВЯЗАННЫМ С МЕСТНЫМИ МЕНТАМИ ТВАРЯМ БЫЛО НЕПОВАДНО. ЭТО И СТАНЕТ МОЕЙ МЕСТЬЮ ТОМУ ОБЩЕСТВУ НЕГОДЯЕВ И УБЛЮДКОВ, В КОТОРОМ Я ОКАЗАЛАСЬ ПО НЕДОМЫСЛИЮ.
После выхода из комы и перенесенной нечеловеческой боли я могу смотреть на них свысока. Они просто дети по сравнению со мной теперешней — что можно еще сказать? — ничего не знающие, и не стремящиеся что-то узнать в жизни, а думающие только о сиюминутной выгоде и о кайфе. Дети, которые не знают ни любви, ни заботы, ни ласки. Дети, обозленные на свою судьбу, на горькую долю, которая тяжким бременем свалилась на неокрепшие умы.
Мы всегда ищем вокруг виноватых, чтобы отвести собственные грехи: «Не мы виноваты — жизнь виновата!» Я об этом уже писала, так еще раз повторюсь. Так проще. Никто не хочет ни за что отвечать, а хотят вечного праздника.
2006 год
(Из дневника Алисы)
Сначала мне позвонил расстроенный папа из Подмосковья, который остался с Алисой один на один, пока мама проходила курс облучения в Балашихе. Он сообщил, что Алиса загремела в больницу по «скорой». А поздно вечером позвонила сама Алиска, которая кричала и визжала в трубку, что умирает, и что уже не чувствует своего тела…
Это было страшно!
Но не ночью же пускаться в дорогу! Тем более, что меня в отделение к дочери ночью никто не пропустит. Если вообще можно пройти в инфекционную больницу посторонним людям, в чем я сомневалась. Нашла по интернету номера телефонов отделения, но никто на мои звонки не ответил. Скорее всего, это номера начальства, которое глубокой ночью отдыхает дома.
На следующий день я поехала на своей машине в эту больницу, куда сложно добраться на общественном транспорте, потому что она находилась в удаленном пригороде. Номера телефонов отделения так и не отвечали, хотя я их набирала снова и снова. Да, и что бы мне сообщили по телефону? Ровным счетом — ничего! Пришлось прорываться к заведующей отделением.
Я застала ее в дверях, и попросила поговорить со мной. До сих пор не понимаю, почему она вела себя так, будто я ей миллион задолжала. Алиска осталась жива после этой страшной ночи! И это — главная хорошая новость! А дальше докторша начала мне втюхивать, что дочь нужно срочно переводить в специализированную платную клинику для ВИЧ-инфицированных в Москве, на Соколе. Только там, якобы, можно получить квалифицированное лечение.
— А откуда у меня деньги на платное лечение? — я так и ответила ей, прервав монолог о переводе в Москву.
Или заведующую отделением больше интересует, чтобы не портилась отчетность, ведь Алиска, судя по ее жуткому ночному звонку, действительно находилась между жизнью и смертью? А если обследование только началось, зачем нужен перевод в платную клинику? Или она хотела, чтобы я ей налом сейчас отстегнула? Но если начать платить с первого дня пребывания в стационаре, то потом вообще ничего бесплатного не дождешься. Только и будут доить. Уже проверено!
А заведующая отделением сыпала на мои конкретные вопросы какими-то немыслимыми медицинскими терминами, которые я не понимала, естественно переспрашивала, чем раздражала ее все больше, ведь она поняла без обиняков, что я не собираюсь ни переводить дочь в Москву, ни платить ей. И вообще — она довела меня до слез! Почти до истерики! Гадина!
