Помолчали. А потом я решилась открыть все карты:
— Саш, я, когда квартиру к продаже готовила, нашла Алискин дневник в гостиной. Вот этот, — и я выложила из сумки толстую потрепанную тетрадь. Саша взял ее, полистал, а я продолжила: — Судя по всему, твои архаровцы вместе с участковым не очень-то старались что-то обнаружить при обыске квартиры после смерти Алисы. По-видимому, они довольствовались предсмертной запиской…
— Не только ей, — прервал меня Саша с металлом в голосе так резко, что мне показалось — слишком рьяно болеет за честь мундира, но потом я свое предположение списала на собственную нервозность. Зачем попусту обвинять человека, ведь он мог мне и не звонить вовсе, и не рассказывать ничего. — Я же читал дело. Да, не столь тщательно поработал криминалист, но отпечатки пальцев в спальне сняты, и никаких следов борьбы не обнаружено.
— Ну, прости, что по-дилетантски вдаюсь в вашу епархию. Конечно, вам виднее. Я только хотела сказать, что, в дневнике есть запись, что Алиса действительно хотела сдать наркодилеров. Она, помнится, и мне говорила о сайте «Город без наркотиков», а вовсе не о московской прокуратуре. Правда, я не дочитала до конца, может там что-то другое. Всего несколько страниц осталось, когда ты мне позвонил сегодня.
— А ты не могла бы мне дать этот дневник почитать? Наверняка имена какие-нибудь новые проявятся…
— Да, там есть имена, которые тебя заинтересуют. Думаю, что Алиса была бы не против того, чтобы ты на них взглянул. Может, обнаружатся для тебя или для отдела по борьбе с наркотиками и новые фигуранты. Только мне бы хотелось самой сначала дочитать, а то приобщите к делу, как вещдок, и — поминай, как звали. Не увижу я больше дневник.
— Сколько тебе осталось?
— Да вот, всего-то страниц десять. Ты меня, собственно, от чтения оторвал.
— Тань, давай ты сейчас здесь дочитаешь, и мне дневник отдашь. — Похоже было, что Саша не хотел выпускать из рук тетрадь, поскольку заинтересовался содержимым. — Это же настоящая улика против наркодилеров, а не липа, притянутая за уши.
— Саша, дай мне час, ну, максимум — два.
— А дома-то в Москве тебя не потеряют?
— Я уже отзвонилась мужу Игорю, что остаюсь у сестры ночевать, потому что завтра должны прийти первые покупатели на квартиру. Я сама им покажу жилье, а потом ключи риэлтору отдам. Дальше они уже без меня будут химичить, — объяснила я Саше ситуацию. — Но здесь я читать не смогу. Мне сосредоточиться надо. Дай, я до квартиры дойду и дочитаю, а тебе позвоню, когда закончу. Лады?
— Договорились. Я тебя подвезу?
— Не заморачивайся. Мне же пять минут ходьбы.
— Хорошо. Не забудь — я жду звонка, — напомнил Саша.
А я подхватила сумочку и быстро дошла до дома. Умостившись на том же кресле, что и раньше, я продолжила чтение.
После очередной выписки из больницы, где я практически поселилась, и где подтвердилось наличие ВИЧ, состоялся мой телефонный разговор с господином Юнусовым, когда я, еле сдерживаясь, чтобы не заорать на него матом, дозвонилась таки до его московского кабинета. Сотовый телефон «светилы науки» по каким-то причинам был заблокирован уже месяц. Или только для меня заблокирован?
— Алло! Чингиз Алиевич, а вы в курсе, что у меня CD4 опустилось?
— М-м-м. А что это такое?
Понятно, этот чел, который называет себя доктором медицинских наук, решил включить чудака на букву «м». Врачи, которые не хотят признаваться в своей некомпетентности и халатности, всю вину обычно сваливают на пациентов, говоря, что они сами виноваты: не придерживались прописанного лечения.
— А вы знаете, Чингиз Алиевич, что меня еле подняли на ноги в инфекционной больнице и только что выписали? — продолжила я обвинительную речь.
— Ну, ты же съездила в прошлый раз в МОНИАК, чтобы сдать анализы, хотя я тебе это делать не советовал. Ты ослушалась, а я и не говорил, что ты окончательно здорова. С тобой еще предстояло долго работать.
— Да, у меня уже мозг отключаться начал! — не выдержала я спокойного тона, перейдя на крик.
— Ну, ты, Алисочка, на меня не обижайся…
Раскололся таки, старый черт! Значит — мне есть на что обижаться?! Но я сказала со смирением, как учил отец Алексей:
— Да, нет, что вы, я не обижаюсь…
— Наверное, это мутация, которую я до конца не изучил. А твой иммунитет может снижать цитомегаловирус.
Я уже начиталась столько о своем заболевании, что могла дать фору многим врачам. То, что он сказал — бред! Странное дело, но когда в прошлый раз я его спрашивала про мутацию, он уверенно сказал, что этого не может быть, а сейчас что изменилось?
Что?! Страшно потерять доходное место, на котором сидишь пятой точкой, а денежки капают? Короче, у него сработало чувство самосохранения.
Нет! Я не обижаюсь, просто я хочу, чтобы ты провалился в преисподнюю! Юнусов, ты не настоящий врач, а артист!
Но подумалось, что перед окончательным разрывом с бывшим любовником — а это дело решенное! — недостаточно телефонного разговора, и я поехала к нему в последний раз, чтобы взглянуть в его бесстыжие зеленые глаза. Пусть я истрачу остаток своих сил. Плевать! Мне даже показалось, что от злости на Юнусова перестал действовать тот гипнотический барьер, который удерживал меня около него и не давал отойти в сторону.
…Чингиз Алиевич встретил меня одной из самых своих обворожительных улыбок, на которую был способен, но она не произвела на меня ни малейшего впечатления. Я не видела в нем больше любимого мужчину, которого хотела каждой клеткой своего тела. Я не видела в нем мужчину вообще! Или все то, что происходило между нами — плод моего больного воображения? Не то чтобы я сама себе это напридумывала… Нет! Но я придумала себе влюбленность с первого взгляда в человека, намного старше себя, потому что ХОТЕЛА ЕМУ БЕЗОГОВОРОЧНО ВЕРИТЬ.
Я ХОТЕЛА ВЕРИТЬ В СВОЕ ИСЦЕЛЕНИЕ. Я САМА СЕБЯ ЗОМБИРОВАЛА, А ВОВСЕ НЕ ЮНУСОВ. И НЕ БЫЛО С ЕГО СТОРОНЫ НИКАКОГО ГИПНОЗА.
Сейчас передо мной сидел обычный седой мужчина, ничем не примечательный, кроме восточной внешности, не отличающийся от остальных. Мы почти не разговаривали, обмениваясь лишь междометиями. Он продиагностировал меня, отдал очередную порцию таблеток и потянулся ко мне для продолжения… Как всегда, для продолжения? Но у меня это движение вызвало чуть ли не рвотный рефлекс. Я оттолкнула его, вскочила с диванчика, и бросилась вон из кабинета, а ОН ПОБЕЖАЛ ЗА МНОЙ, КРИЧА ВДОГОНКУ:
— Алиса, остановись! Остановись! Алиса!
На этот окрик я лишь прибавила ходу, заткнув уши руками, чтобы не было слышно его воплей… Мое сердце вылетало из груди вовсе не оттого, что я разволновалась, а оттого, что чувствовала себя отвратительно после больницы. Любое резкое движение вызывало сильнейшую тахикардию, а сейчас мне пришлось прибавить шаг.
