— Нас арестуют да?
— Ща-а-с, — фыркнула Маруся. — Не имеют
права. Мы все сделали по закону. И нечего было на нас орать. Тоже мне,
напугали! — Горячилась она, размахивая руками в опасной близости от моего носа. —
Да они вообще нам медаль обязаны дать.
— За что? — не поняла я.
— За охрану правопорядка. За бдительность. И за борьбу
с огнем.
— Тебе не медаль. Тебе орден дадут, — заверила я
подружку.
— «Защитника отечества»? — с придыханием спросила
Маруся. — Первой степени?
— Нет, «Орден дураков».
— Сама дура, — ни сколько не обидевшись, изрекла
несостоявшаяся орденоноска, разворачиваясь в сторону двери. — Пошли чай
допивать!
Мы и пошли.
Вернувшись в свою тихую и показавшуюся даже уютной комнатку
мы расслабились. Расселись, вытянули ноги. Я лениво обвела взглядом периметр и
тут увидела… Черта! Да, да. Самого настоящего черта с чумазой физиономией и
острыми рожками меж вздыбленных волос.
— А-а! — заверещала я, вглядываясь в угольные
глаза незваного гостя.
Гость почему-то тоже открыл пасть, блеснув белыми зубами,
показавшимися просто ослепительными на грязной физиономии. Я ткнула в него
пальцем, а он в меня. Я в него, он в меня… И только тут до меня дошло, что за
чертенка я приняла свое собственное отражение. Что и не мудрено. Рожа чумазая,
волосы дыбом, а темные приколки-крокодильчики, которыми я с утра заколола
челку, чтобы в глаза не лезла, очень сильно смахивают на аккуратненькие рожки.
Короче, выглядела я ужасающе, впрочем, как и все остальные.
Даже вечно аккуратная Эмма Петровна поражала чумазостью и лохматостью. Не
говоря уже о главной пожаротушительнице — Марусе, которая была не просто грязна
и всклокочена, она была грязна и всклокочена до безобразия, и до неприличия
полуодета. То есть, кофта на ней была расстегнута, так как пуговицы поотлетали
еще в первые минуты борьбы с огнем, разрез на юбке разорвался до самого пояса,
колготки продрались и потерялась одна туфля.
Все остальные выглядели чуть пристойнее, но все равно сильно
смахивали на бомжей. Да и пахло от нас почти так же — гарью и чем-то кислым,
может, пеной из огнетушителя.
Следующий час мы приводили себя в порядок: мылись,
оттирались, зашивались, расчесывались, обливались духами, хоть это мало
помогало, ибо бомжевый душек сдаваться иноземным врагам не собирался, и
перебивал французский парфюм без всяких усилий.
Наконец, более менее пристойный вид был восстановлен. Мы,
бледные от усталости, сверкающие чисто умытыми, естественными лицами, расселись
вокруг электрочайника, взяли по конфетке, то-о-лько приготовились испить
бодрящей жидкости, как…
Тук-тук-тук.
— Открыть? — испуганно пискнула Маринка, ставя
свою чашку на стол.
— Открой.
— Да-а? А вдруг это Русов?
— И что?
— Заругает. Я его боюсь.
— И что теперь? — хорохорилась Маруся, но сама не
подумала даже привстать.
— Я открою. — Сказала я и смело распахнула дверь.
Страшного ничего не произошло. В сумраке коридора я
разглядела очертание мужской фигуры. Очертание напоминало гору Айюдак, это
означало, что в нашу дверь стучал электрик Сеня, именуемый в нашем коллективе
Слоником за свою молодость и габариты — из всех институтских великанов он был
самым масштабным.
— Чего тебе? — не слишком приветливо осведомилась
я.
Слоник смущенно улыбнулся — для человека-горы он был очень
застенчив.
— Я тут кое-что нашел, — сообщил он и, чуть не
размазав меня по стене, втиснулся в комнату. — Девочки, это не ваше?
Он поднял руку, в которой был зажат измятый, местами
грязненький лист, размером с альбомный, исписанный ровными машинописными
строчками.
— Чего это? — привстала со своего кресла Марья.
— Документ, кажется. Вы ведь разные документы
обрабатываете, да? Приходы всякие, расходы, дебеты, кредиты…
— Дебеты это не мы, а бухгалтерия, — прервала я
поток его красноречия.
— Да? А я считал… — Он надолго задумался, рассматривая
находку, вертя ее и так и эдак, потом сунул ее мне под нос. — Нет, это
точно вы потеряли. Здесь много непонятных слов. И формулы какие-то.
— Нет, это точно не мы, — заверила я,
безрезультатно подталкивая Слоника к двери.
— А кто же? Мимо нашей комнаты больше никто не ходит,
кроме вас.
Это точно. Тот отсек коридора, где располагаются наши с
электриками коморки (мы соседи), радиорубка да кладовка дворника, является не
очень популярной пешеходной трассой. Нихлоровцы предпочитают сделать крюк:
обойти вторым этажом или даже улицей, чем пробираться в кромешной тьме. А тьма
в нашем коридоре стоит непроглядная — из-за отсутствия окон, и перманентная —
из-за гнилой проводки. По этому, можно сказать, что мы обитаем на выселках,
хоть отделены от фойе лишь дверью.
— Где, говоришь, нашел? — поинтересовалась я,
попытавшись выдернуть находку из толстеньких, но цепких Сениных пальцев.
— Да говорю же, в коридоре. Я этот документик там и
подобрал, прямо у двери в радиорубку. Иду, смотрю, кошки Васины шустрят,
играются с чем-то… Вася, это мой напарник, знаете, наверное, Вася Бодяго…
— Да кто твоего Васю не знает. Его кошки весь институт
загадили. Ты по делу, по делу, — направила разговор в нужное русло
нетерпеливая Маруся.
— Да. Ну вот… О чем уж я там говорил? А! Подошел,
значит, отогнал кашаков, смотрю — бумажка. И сразу решил, что вы потеряли. А
кто ж еще? — Он распрямил лист, разгладил руками, стряхнул с него песок, и
только после этого протянул мне. — Он ваш?
— Не-е! — хором ответили все присутствующие.
— Наш! — гаркнула я и сдвинула-таки его к двери.
Пусть выметывается, решила я, а с листком потом разберемся.
— А они говорят, не ваш, — пожаловался он.
Я распахнула дверь, подпихнула его коленом к выходу. Слоник
потоптался на пороге, пожевал губами воздух, вздохнул. Потом лицо его
прояснилось.
— Но вы ведь все равно передадите документ хозяину, да?
— Конечно. Всенепременно.
— До свидания, — попрощался он со мной. И с
чувством исполненного долга он шагнул в темноту.
Я уже готова была захлопнуть дверь, как Слоник вновь подал
голос, но в этот раз обращался он не ко мне.
— Товарищ, это не вы документик потеряли? —
прокричал он в темноту.
— Ты к кому обращаешься? — опешила я.
— Да вон там кто-то… Товарищ, если вы потеряли, то я
его Леле отдал! Эй! — Слоник аж вытянулся весь, пытаясь разглядеть
невидимого «товарища». — Эй! Постойте! Эй!
