— Зорин, ты чего подкрадываешься? — заверещала я,
в надежде, что кто-то за дверью меня услышит и прибежит выручать, на случай если
наш Поворотти и есть тот садюга.
— Я? — он очень удивился. — Я тебя из того
конца коридора начал звать, а ты меня не слышала.
— Да? — на этот раз удивилась я. Что-то не
припомню за собой глухоты.
Так и стояли друг напротив друга, недоверчиво сверкая глазами,
пока я не схватила его за рукав и не вытащила на освещенное место.
— И зачем ты меня звал?
— Как зачем? Поздороваться.
— И только?
— Только, — не слишком убедительно буркнул он.
— Ну, тогда, привет! — бросила я и приготовилась
вновь нырнуть в темноту, как он поймал меня за руку.
— Подожди, Леля. Я хотел спросить… Ну… Как продвигается
следствие?
— А тебе зачем?
— Ну… Как же. Люди погибают и все такое.
— Да ты же, чертов сноб, уборщиц за людей не считаешь,
так что не пудри мне мозги… — тут я замолкла, а потом как гаркну генеральским
босом. — Где пропадал в течение 40 минут во время нашего юбилейного
вечера?
— Нигде.
— Нигде ты будешь пропадать, когда умрешь, а в среду
вечером ты был где-то конкретно. Говори!
— Отстань, — жалобно протянул он.
— Говори, а то Геркулесова позову.
Он обиженно сопел, надувал губы, прятал глаза, а потом
выпалил:
— В туалете.
— Женском? — ахнула я.
— Почему женском? — удивился Зорин. —
Мужском.
— 40 минут?
— 45.
— Так ты за мужиками что ли подглядываешь?
— У меня простатит, — тихо и трагично сообщил он,
понурив свою буйную головушку. — Это моя беда.
— Беда? — я не понимала, зачем так переживать
из-за какой-то простаты, ведь не СПИД же, даже не хламидиоз.
— Беда, — еще трагичнее вздохнул он. —
Болезненное мочеиспускание, проблемы с женщинами…
Я прыснула. Можно подумать, до простатита у него проблем с
женщинами не было.
— Могу даже справку показать, — закончил Зорин.
— Не надо, — я похлопала его по пухлому плечу. Я
поняла, что это не ОН.
Думаете, меня убедили его сбивчивые жалобы и заверения?
Конечно, нет. Просто я все это время смотрела на его руку, которой он так и
обхватывал мое запястье. Это не рука убийцы. Мягкая, розовая, с ямками на
пальцах, она бы очень хорошо подошла кондитеру.
А вот та, из кустов… Именно такие руки должны быть у убийцы.
Сухие, шершавые, с синими прожилками. И пальцы — длинные, тонкие, цепкие.
И в тот миг я осознала, что тогда на меня напал никакой не
грабитель, а наш институтский душегуб. Собственной персоной.
Мне стало дурно. Я привалилась к стене, скованная запоздалым
страхом.
Через минуту наваждение прошло, и я смогла расслышать слова
Зорина.
— Так что там со следствием?
— А тебе зачем? У тебя же простатит, — не к месту
добавила я.
— Так ты что, ничего не знаешь?
— Я? — обиделась я. — Я знаю все. Ну, почти
все.
— И про Льва?
Я уже хотела спросить, причем здесь царь зверей, но не
успела. Дверь, ведущая в коридор, распахнулась, и в ее проеме показалась
узнаваемая с первого взгляда фигура Геркулесова. Он обвел взглядом
пространство, увидел меня, кивнул, потом прокашлялся и изрек:
— Гражданка Володарская, будьте добры, подойдите ко
мне.
Я послушно подошла, Зорин рванул за мной.
Мы вышли в фойе. Было оно просторным и светлым. На одной из
стен красовался не слишком удачный портрет отца-основателя института академика
Гузеева, а в центре фойе имелась «проходная», с вертушкой и охранником.
На этот раз, кроме портрета и сотрудника ВОХРа было еще
много всего, заслуживающего внимания. Например, два милиционера, начальник
караула и техники безопасности. Но самое главное — у вертушки понуро стоял Лев
Блохин, беззвучно плакал и стыдливо прятал свои скованные наручниками руки под
синий халат.
Я недоуменно воззрилась на Геркулесова. Зорин же молчать не
думал.
— Что же, гражданин милиционер, делаете? — завопил
он. — Невинного человека сажаете!
— Не сажаем, а задерживаем.
— Зачем?
— До выяснения обстоятельств.
— Каких еще обстоятельств? — это уже я подала
реплику.
— Уведите, — скомандовал бравый Геркулесов
милиционерам, а мою реплику оставил без внимания.
Я не унималась.
— Вы что же Леву подозреваете?
— Именно! — выкрикнул Зорин и затряс в воздухе
своим пухлым, совсем не страшным кулаком.
Я недоуменно посмотрела на Блохина. Тот сначала глянул на
меня с надеждой, потом сконфузился, опустил очи и захныкал. Его нижняя губа
опустилась ему почти на грудь, а соломенные волосенки трогательно упали на лоб.
Бедненький Лева! Жалкий и безобидный мужичек.
— Но почему вы задержали до выяснения обстоятельств
именно Блохина? — растерянно спросила я Геркулесова. Мне даже в голову бы
не пришло включить его в число потенциальных маньяков.
— Потому что именно он является первым
подозреваемым, — буркнул Геркулесов и вновь махнул рукой своим
подчиненным.
— Че-го?
— То-го! — передразнил меня Коленька и попытался
увести подальше от проходной. Я дала себя оттащить, но когда мы оказались за
дверью, зашипела:
— Вы сбрендили, товарищ милиционер?
— Никак нет.
— Никак — да. Мы же с вами договорились, что
подозреваем пятерых.
— Мы с вами? Я что-то не припомню, что уполномочивал
вас помогать мне вести расследование.
— А мне ваше упл…упл… разрешение и не требуется! —
разозлилась я. Вот ведь наглый херувим. Сначала посвящает меня в тонкости
следствия, а потом не уполномочивал!
— Я понимаю, что для того чтобы засунуть свой нос куда
не надо вам хватит только наглости…
Я подбоченилась, готовая к перепалке. Конечно, я бы
предпочла обычную драку, но он страж правопорядка, так что за такого много
дадут, а мне сейчас не в тюрьме, а здесь надо быть, иначе этот зазнайка таких
дел без моего присмотра натворит…
Неожиданно Геркулесов замолк, испугался, наверное. После
продолжительной паузы, сопровождающейся моими грозными взглядами и его
сопением, он заговорил.
— Извините за грубость. — Еще пауза. — Но вы
выведите кого угодно. — Сопение. — Как сегодня выяснилось, Блохин был
в тот день в институте.
