— В какой день? — растерялась я.
— В тот, когда было совершено 2-е убийство.
— То есть кроме нас, справляющих, и вахтерши с
диспетчером был еще и Лева? — Геркулесов кивнул. — А откуда вы
узнали?
— На вахте есть журнал, в нем записано, что Блохин
покинул НИИ в 7 вечера.
— Это еще что за ерунда?
Геркулесов устало вздохнул — видно, я ему сильно надоела.
— Блохин старший научный сотрудник, так?
— Так. Он с Сулейманом что-то разрабатывает.
— Бывает, что они задерживаются на работе?
— Наверное. Ученые все шизики, им домой не надо.
— А так как опечатать их комнаты вместе с другими в 5
вечера не могут, то они, опечатывают их сами, сами же подключают сигнализацию,
потом сдают ключи на вахту и записывают в журнал кто и когда это сделал. Ясно?
— Ясно, — обиженно буркнула я. Что он со мной, как
с маленькой?
— Журнал посмотреть мы догадались только сегодня,
вернее, нам даже никто не намекнул, что такой существует. И там синим по
белому…
— Да поняла я! — возмутилась я. — А он что
говорит?
— Говорит, что в тот день не оставался. Говорит, что
ушел вместе со всеми. Говорит, что в 7 спал дома.
— А доказать, конечно, это никто не может.
— Конечно. Он живет один.
— А вахтершу допросили? Ту, которая в тот день
дежурила.
— Естественно. Но ничего вразумительного она не
сказала. Шастали, говорит, всякие. Ваши же мужики, веселящиеся, постоянно на
улицу бегали. То воздухом подышать, то покурить. Она и запуталась.
— А почерк сравнили?
— Это, по-вашему, так быстро делается, да? —
вспылил он.
— Извините.
— Да ладно. На первый взгляд похож. Но результат
экспертизы мы получим не раньше понедельника, выходные, сами понимаете. А пока
Блохина придется задержать.
— Ясно.
— Что вам ясно?
— Что ничего не ясно. — Я почесала ухо — явный
признак растерянности. — Кто-то подделал подпись. Но кто?
— Зачем?
— Его кто-то пытается подставить. Это же очевидно.
— Почему именно его, скажите мне, милая девушка?
— Потому что именно Блохин засиживается допоздна чаще
других. Сулейман вечно на него работы навешает, а сам домой мчится новости
смотреть — он у нас фанат информационных передач. К тому же, у Левы нет семьи,
а значит, и алиби, скорее всего, не будет.
— А чего это вы так этого увальня защищаете? —
Геркулесов подозрительно прищурился. — Уж не роман ли у вас?
— Да как вы… Да я вас… — от возмущения я растеряла все
свое красноречие. А то бы показала ему, как сводить меня, пусть и
гипотетически, с таким уродом.
— Значит, нет?
— Катитесь вы, Николай Николаич, подальше! —
огрызнулась я перед тем, как развернуться.
А потом, возмущенно стуча каблучками, удалилась.
Пятница. А день все тянется
Удалилась я не к себе в комнату, где меня ждали мои товарки
и целый чайник кипятку, а в «машинный зал», помещение, где находился мозговой
центр нашего отдела, в виде огромных устаревших вычислительных машин. Именно
там кучкуются мои коллеги-мужчины, но не из-за многомудрых приборов,
нуждающихся в их заботе, а по более прозаической и понятной русскому человеку
причине — близости сейфа, в котором хранятся месячные запасы спирта.
Я распахнула обитую железом дверь. В лицо мне ударил порыв
теплого ветра, это мужики включили «Муссон», то ли вентилятор, то ли радиатор,
без которого наша супер-ЭВМ не может работать, она, видите ли, словно сортовая
орхидея, может функционировать только при + 18. Кроме железных гробов,
именуемых ЕС 1061, в помещении стоял еще плохенький пентиум, за которым я
обнаружила программиста Сереженьку. Остальные мужики сгрудились в другом конце
маш-зала: Санин и Манин перебирали какие-то железки, а начальник вытирал рот
рукой, видно только-только принял стаканчик общественного спирта.
Я тихонько просочилась в помещение, аккуратно села на стул и
стала наблюдать.
После 10 минутного слежения я выяснила только то, что и так
давно знала, а именно, что в «Нихлоре» служат одни тунеядцы, и даже если кто-то
и делает вид, что погружен в производственный процесс, то это еще ничего не
значит. Вот, например, Серега. Сидит с умным видом, пялится в монитор, нажимает
на клавиши, сдвигает брови, сопит, казалось бы, ваяет программу, ну на худой
конец в пасьянс играет. Ан нет. Для Сереги это немыслимая нагрузка, по этому он
просто следит за тем, как по темному экрану плавает рыбка, когда надоест,
возвращается в свой пустой файл, глядит на серый фон, но и в нем, видно, не
наблюдает ничего интересного, поэтому он вновь замирает, дожидается, когда
монитор погаснет, ловит глазами окунька… И так до бесконечности.
Уж не знаю, всегда ли Сереженька столь не дисциплинирован,
но если всегда, то теперь мне ясно, почему нашу сепер-ЭВМ 100 летней давности
так и не списали.
А, может, он так задумчив только сегодня? И тогда эта
задумчивость становится подозрительной.
То ли дело Санин с Маниным. Эти, словно муравьишки, вечно
копошатся: то чинят, то паяют, то разбирают, то собирают. Вот и сегодня при
деле. Устроились в уголочке и слаженно так, с огоньком, потрошат неисправный
дисплей. Работа у них спорится, глаза горят… А ведь очень ярко горят.
Лихорадочно. И жесты торопливые, будто им не терпится покончить с этим делом, и
переключится на другое, а в нашем НИИ это не просто непривычно, а даже
неприлично, ведь мы неделю трудимся над тем, что в нормальной организации
сделали бы за день.
И тут я уловила еще одну странность в их поведении — они
перемигивались. Да, да! Обычно им хватало импульсов, чтобы понять друг друга,
иногда жестов, очень редко слов, но я никогда не видела, чтобы они
гримасничали. А сегодня просто мимическую пантомиму какую-то устроили! Скорее
всего, без слов договориться они не могли, а вслух их произнести боялись, вот и
дергали ртами, бровями и даже носами. Потом в ход пошла тяжелая артиллерия —
кивки головой в различных направлениях. После очередного, наверное, 33-его, они
дружно встали и направились к двери, не переставая при этом перемигиваться.
Что же скрывают эти с виду безобидные близнецы? Куда спешат?
Чего шифруют?
Загадка.
А вот еще одна — об этом я подумала, когда мой взгляд упал
на начальника, до этого не подававшего признаков жизнедеятельности. Дело в том,
что с уходом Санина — Манина, Кузин заметно оживился. Начал выхаживать по
помещению, перекладывать с место на место бумагу, считать не нуждающиеся в
счете пустые коробки. И в этой суетливой и, на первый взгляд, бездумной деятельности
я вдруг углядела смысл, а именно — желание своим мельтешением отвлечь меня от
чего-то, что я не должна была увидеть, либо вообще прогнать из машинного зала.
