И вот с тех пор, ем я с таким завидным аппетитом, что даже
Сонькина сестра Нинка мне бы позавидовала. Особенно я люблю все то, что вредно
для здоровья и фигуры, а именно: копченое, сладкое и соленое. Шоколад, торты,
жирную скумбрию, сало, тушеную со свининой фасоль, плов — все это я обожаю! А
еще пиво в неограниченных количествах, орехи, чипсы. Мои товарки только диву
даются, когда видят, как часто я совершаю набеги на холодильник.
— Ты скоро не пролезешь в дверь! — ругается на
меня Княжна.
— И печень посадишь, — вторит ей Маруся.
— А еще прыщами покроешься, — добавляет Эмма
Петровна.
Но мне все нипочем! Я отъедаюсь за предыдущие 20 лет
голодовки, ни на минуту не беспокоясь ни о фигуре, ни о здоровье. Просто я
считаю, что если пища в удовольствие, то вреда она не принесет. А что касается
фигуры, то она у меня почти идеальная: тонкая талия, крутые бедра, аппетитная
попка, полная грудь, чуть округлый животик. До модельного стандарта мне,
естественно, далеко, но даже если я буду изводить себя диетами, то при моей
крупной конституции, все равно не стану двойником Кейт Мосс. И слава богу! Мне
мои формы, а-ля Дженифер Лопес, нравятся гораздо больше, чем суповой набор
супер-моделей. И, поверьте, не только мне.
Но, пожалуй, приостановим поток самовосхваления, и вернемся
к повествованию.
В комнату мы ввалились в полном составе. Тут же загрохотали
стульями, защелкали выключателями, зашаркали подошвами сапог, вытирая их о
коврик. Я нетерпеливо завозилась с плиткой.
— Давай, Маринка, блины! Есть хочу.
— А когда ты не хочешь?
— Когда сплю.
— А я именно ночью и хочу, — пожаловалась
Марья. — Иногда просыпаюсь часа в 2 и иду на кухню пельмени варить.
— А я, — гордо сообщила я. — После 6 не ем.
По этому ваши пророчества насчет того, что скоро я не пролезу в дверь, не
сбудутся. И я останусь стройной и красивой до…
— До? — вопросительно вытаращилась не меня Маруся.
— До… До самой смерти, — упавшим голосом закончила
я.
— Леля, ты чего? — испугалась за меня Маруся. Она,
в отличие от других, уловила перемену, произошедшую с моим лицом.
— Там. — Я ткнула пальцем в свой стол.
— Что там?
Все, как по команде, обернулись. И увидели то, что минуту
назад увидела я — мой разгромленный, выпотрошенный стол. Ящики валялись на
полу, а содержимое их, смешанное в кучу, громоздилось рядом. Перевернутые
стаканчики, с высыпавшимися из них ручками и карандашами, бумажки, скрепки, и
прочие мелочи покрывали поверхность стола почти сплошь.
— Ты всегда была не слишком аккуратной, —
нахмурилась Эмма Петровна, — но сегодня ты превзошла саму себя.
— Надо было так нахавозить! — охнула Марья.
— Когда бы она успела? Мы ведь только пришли. —
Княжна глянула на меня растеряно. — Откуда этот бардак?
— И почему ты так побледнела? — испугалась Маруся,
а сама тем временем подошла к моему столу. — Фу, гадость!
— Не трогай! — выкрикнула и бросилась оттаскивать
подругу от стола. — Или перчатки надевай!
— Почему?
— Пусть милиция приезжает, отпечатки пальцев снимает.
— Ты думаешь, кто-то обыскал твой стол…
— А ты как думаешь? — выкрикнула я. — Только
что он искал? — Я зашарила по захламленной поверхности, разгребая
перемешанную канцелярскую мелочь.
— Ничего не пропало? — спросила Марья, высунувшись
из-за моего плеча.
— А чему тут пропадать? Денег нет, косметики тоже. Одни
бумажки. А бумажки он изорвал… Козел…
— А тот документ, который Слоник нашел? Его тоже порвали?
— Нет. — Я достала из сумки книжку, в середине
которой красовался потрепанный листок, использованные мной в качестве
закладки. — Кстати, в пятницу я проконсультировалась по поводу этой
бумажки с доктором Швейцером. Он сказал, что это ерундовая писулька, скорее
всего, контрольная по неорганической химии какого-нибудь студента заочника.
Сказал, что смело могу выкинуть. — Я засунула книгу обратно в
сумку. — Вот дочитаю роман и выкину…
Хмуро оглядев завалы, я начала потихоньку их расшвыривать,
едва прикасаясь к предметам обтянутыми перчатками пальцами.
— И что же он искал?
— А кто ОН? — свистящим шепотом спросила Маринка.
— Кто, кто? Маньяк! — испугала саму себя Княжна.
— Ой, мама! — Маруся охнула и брякнулась на стул.
— Да какой маньяк? — разозлилась я. — Чего вы
болта…
Я замолкла, ибо под грудой ластиков, только что мною
разобранной, я обнаружила лист белой бумаги, на котором красным фломастером
было написано:
Берегись, сука!
— Ох, — охнула я, резко отстраняясь от стола,
будто кровавые буквы могут причинить мне боль.
— Ох, — испуганно вдохнули все.
Потом загалдели. Каждая старалась перекричать остальных.
— Это кто-то так шутит! — орала Маруся. —
Придурок какой-то.
— Скорее всего, — поддакнула Эмма Петровна. —
Только не придурок, а придура. Это же баба, ясно, понятно… Она из зависти,
наверное…
— Какая баба! Это мужик, — перебила Княжна. —
Баба не додумается. Потом, почерк явно мужской, вон буковки какие корявые…
— Конечно. Воспользовался общей паникой и решил тебя
напугать…
И среди этого гама вдруг раздался тихий, испуганный, но
очень отчетливый голос Марьи.
— А как этот придурок попал к нам в комнату?
Повисла напряженная пауза.
Девчонки стояли истуканами, даже не шевелились. Все взгляды
были устремлены на меня, будто они надеялись, что я их сейчас успокою, заверю,
что я сама устроила на столе беспорядок, и анонимную угрозу адресовала сама
себе, дабы всех развлечь.
— Выходит, что кто-то был в нашей комнате. И этот
кто-то не шутник, а убийца. И он решил сделать следующей жертвой меня, —
чуть не плача закончила я.
Все ахнули.
— Но как он сюда попал? Ведь у нас кодовый замок!
— Код многие знают.
— Как многие! — возмутилась Княжна. — Только
наши мужики и зна… Леля, уж не хочешь ли ты сказать, что это кто-то из них?
— Скорее всего.
— Не может быть! — заголосил весь курятник в
страшной панике.
— Но чтобы вас успокоить, скажу, что замок у нас
элементарный, количество комбинаций ограничено, открыть его мог практически
любой упорный человек.
— Значит, это не обязательно кто-то из наших? —
обрадовалась Маруся, она просто не могла представить, что кто-то из тех, кого
она с таким пылом любит и кормит своей выпечкой по праздникам, способен на
злодейство.
