* * *
… Квартиру я покинула, как обычно, полвосьмого. Вышла на
улицу, вдохнула полную грудь свежего утреннего воздуха и подивилась погоде.
Надо же! 31 октября, а на асфальте еще ни следа снега, ни грамма слякоти, даже
листья шиповника продолжают сопротивляться порывистому ветру и проискам осени.
О небе я ни говорю — оно ясное, как в июле, светлое, еще не подернутое
предзимним туманом.
Водрузив на нос солнечные очки, я навострила свои стопы в
сторону остановки, не забывая при этом любоваться красотами: живописно
разбросанным вокруг урны мусором, перегнутыми качелями, собранными дворниками
кучами листвы, оголенными стопами Коляна.
— Сосед, ты бы шел домой, а то, не ровен час, бронхит
подхватишь, — предупредила я, оглядываясь на высовывающийся из-под лавки
профиль Каляна.
— А-а-а? — профиль превратился в анфас, а на нем
приоткрылся и начал посверкивать один глаз.
— Дуй, говорю, домой. Простудишься.
Колян сделал усилие — приподнялся на локте, но это и все, на
что его хватило.
— Подбросишь? — поинтересовался он, в изнеможении
опускаясь на покрытую инеем кочку.
— Сейчас не могу, на работу опаздываю, —
извинилась я. — Но чтобы тебе не было так скучно, вот тебе, — я
протянула Коляну конфетку.
— Эту отраву я не употребляю, — скривился он,
отмахиваясь от гостинца. — Сахар — это белый яд.
— А водка?
— А водка — пиницея от всех болезней.
— Панацея, Колян, панацея.
— Один фик, — отмахнулся мой всезнающий сосед и
почесал одну костлявую ногу об другую. — А еще водка хороший антибеп…деп…
депирсант.
— Депрессант, — зачем-то поправила я.
— Ну а я что говорю! Просто отличный диперсант. Сам как
жахну, диперсию как рукой…
— Ты где этого набрался?
— На лекции вчера был, — гордо ответил Колян и
постарался лечь посолиднее, как и подобает ученому человеку.
— За каким бесом тебя туда понесло?
— Там доктор каждому, кто до конца лекции досидит по
сто грамм наливал.
— Понятно, — хмыкнула я. Уж я-то знаю, как Колян
любит продавать за водку свое внимание, свой голос (если грядут выборы), свой
некачественный труд.
— Че те понятно? Я, можа, девушку туда водил. Свидание
у меня было назначено, а водка она так, дело десятое.
— Вот я и говорю — понятно. Я ж тебя, шалуна,
знаю, — подмигнула я Коляну, решив потешить его самолюбие, ведь как не
крути, а он мужик, а мужик, как известно, до страсти любит, когда его обзывают
бабником.
— Я такой, — горделиво изрек он. — У-хх!
Согласно закивав, я сделала несколько шагов задним ходом.
Все ж, как не было приятно беседовать, а на работу идти надо. Колян еще что-то
бормотал, когда я достигла милого сердцу «Запорожца», это означало, что до
заветной арки оставалось совсем чуть-чуть.
— Леленчик, я ж тебе не сказал…
— Про то, что водка излечивает СПИД и рак?
— Че? А! Не. Про это не знаю, доктор про это ниче не
говорил. Я вот че… к те мужик тут приходил.
— Какой еще мужик? — прокричала я, уже отойдя на
порядочное расстояние от подъезда.
— Не знаю, какой. Обычный. Где ты живешь, спрашивал.
— А ты?
— Сказал. Квартира говорю такая-то, тока, горю, ща не
ходи, там нету никого. Леленчик, горю, не пришла, а маманя ейная с бабкой в
санаторий укатили на две недели.
— Выложил, значит, всю подноготную…
— Не-е. Не всю, — Вован позевнул, сверкнув
клыком. — Он еще что-то хотел спросить, да я отрубился.
— Что ж ты так? Вдруг это мужчина мое мечты!
— Да не… вряд ли! Он знаешь какой? Ну…ну…
Времени на то, чтобы Колян сформулировал и выдал свою мысль,
у меня не было — я услышала, как вдали загрохотал трамвай, поэтому я нетерпеливо
махнула на него рукой и с криком: «вечером расскажешь» ломанулась к остановке.
Надо сказать, что я успела, правда, успела в последний
момент. Стоило мне поставить обе ноги на подножку, как дверь захлопнулась.
Вот и веди после этого неспешные беседы с соседями.
Уже разместившись на узком кресле и придя немного в себя, я
заинтересованно подумала, кто же это мог про меня спрашивать. Тем более
любопытствовать, где я живу. Уж не Геркулесов ли? А, может, Зорин, решил таким
образом вычислить, в какой квартире проживает Сонька, он, вроде бы, знал, что
ее «покои» располагаются прямиком над моими.
Нет, все же приятнее думать, что это Геркулесов. Да, гораздо
приятнее!
Когда я вошла в институтское фойе, меня ждал сюрприз. Только
вы, бога ради, не пугайтесь! На этот раз не было никакого трупа, даже
привычного омоновца не было, зато в проходной толпилась улыбчивая компашка моих
коллег, с радостной Марусей на переднем фланге.
— Вы чего тут тусуетесь? — растерялась я, причем,
даже испугаться не успела, хотя столь непривычно раннее их появление на рабочем
месте могло сулить какие угодно беды.
— Тебя ждем, — сообщил Зорин, вынырнув из-за плеча
Левы Блохина, умудрившегося как-то затесаться в компанию работников
вычислительного центра.
Тут уж я испугалась. И было чему! Мало того, на работу
приперлись ни свет ни заря, так еще и по кабинетам растекаться не хотят,
променяв утренний чай на ожидание столь недостойной их внимания фигуры, как я.
— Убили что ли кого? — охнула я.
— Нет, — возопил Зорин. — Родили!
— Кто? И кого?
— Твоя мама, тебя!
— Когда? — продолжала тормозить я.
— Сегодня, когда же еще? Лель, ты че, забыла, когда у
тебя день рождения? — вытаращилась на меня Маруся.
Тьфу ты! А ведь и впрямь забыла! С этими убийствами и не то
забудешь.
— И сколько мне?
— 26, — совсем не по-джентльменски напомнил мне
Зорин.
— Так много?
— Если хочешь, то 18, — сжалился надо мной Кузин.
— Да ладно, 26, так 26. Зачем при нашей красоте годы
считать!
— Вот именно, — ввернул Блохин и как-то очень
нежно на меня посмотрел. Уж не втрескался ли в свою спасительницу наш
«трусливый лев»? Не дай бог, конечно — мне такие поклонники даром не нужны.
— И мы тебя поздравляем! — отрапортовала Маринка,
просунув голову между локтями двух гигантов: Зорина и Блохина.
— И дарим… — Маруся еще шире растянула свой
джулияробертсовсий рот и вытолкнула на передний план Княжну. — Вот!
— В пожизненное пользование или как?
