Вот тут я была с ним не согласна. В «Нихлоре» воров мало,
здесь в основном интеллигентные люди работают, ученые, им до бесхозных железок
дела нет. Но мысль о том, что на дыру мог наткнуться убийца, повергла меня в
шок. Вдруг именно он обнаружил лазейку? И тогда его неуловимость легко можно
объяснить. Кокнул — вылез через дырку, и поминай как звали. И так мне стало
плохо от этого моего открытия, что даже затошнило. Ведь что же тогда
получается? А получается, что любой работник нашего НИИ, да что там работник…
любой бомжара, бандюган, псих мог проникнуть на территорию и устроить здесь, как
бы выразился товарищ Геркулесов, кровавую вакханалию. Вот так-то!
Я понуро прошлась вдоль забора, просмотрела каждую пожухшую
травинку, но не найдя ничего интересного, кроме пары выпавших из сумки
проводов, пролезла обратно на территорию.
— Ну так что, Леля? Мы займемся делом? — спросил
Санин, видя, что я, задумчивая, растерянная и печальная, побрела к институту.
— А? Да тащите что хотите!
Я махнула рукой и поплелась к крыльцу. Настроение упало настолько,
что захотелось поработать. Так я хоть отвлекусь, а о дыре этой, гадской,
подумаю завтра, да и Геркулесову о ней сообщу не раньше. Пусть в наказание за
глупость остается, как идиот, в неведении.
* * *
… Вновь вечер. И я как всегда бреду на измотанных каблуками
ногах домой. Прохожу арку, миную «Запорожец», пустую беседку, песочницу, сгоняю
с канализационного люка двух влюбляющихся кошек — нечего прелюбодействовать при
свидетелях; и добираюсь, таки, к подъезду.
Фонарь над козырьком вновь разбили, и темнота стоит такая,
что для того чтобы разглядеть есть ли кто под лавкой, мне приходится
нагибаться. Но я не поленилась, отбила поклон Коляниному пристанищу, за что
была вознаграждена — жилец оказался на месте. Он, развалившись в вольготной
позе, спал глубоким сном и источал такой резкий сивушный дух, что у меня глаза
заслезились.
— Коляныч, просыпайся, — я дернула соседа за голую
ногу. — Замерзнешь напрочь, дурень.
Но мой морозоустойчивый сосед даже и не подумал просыпаться.
— Колян, вставай, говорю, потолковать надо, — я
пихнула его почувствительнее. Ничего не помогло, видно количество принятого на
грудь антидипрессанта было чудовищно большим, потому что обычно он хотя бы
мычит. Я пошарила рукой под лавкой, нащупала бутылку, достала. Ну, точно. Литровка.
Доза, превосходящая привычную вдвое. — Сосед, будешь вставать или
нет? — я уже без сожаления ткнула его в спину кулаком.
Колян продолжал меня игнорировать. Что за гад, —
ругнулась я про себя — надо ему было надраться именно сегодня, жди теперь,
когда он очухается.
Я, кряхтя, наклонилась, подхватила соседа под мышки, рванула
и после недолгой натуги выволокла Коляна из-под лавки. Так. Теперь надо его
взвалить на плечо и дотащить до лифта, если, конечно, вонючий и скрипящий
механизм, именуемый лифтом, починен, если же нет, то брошу это пьяное сокровище
под батареей, пусть там спит. Итак, сделав глубокий вдох, я преступила к
исполнению соседского долга.
Первые шаги дались мне легко — в конце концов, не впервой.
По этому втащила я его в подъезд без особых усилий, до лифта доволокла тоже
играючи, но вот потом заминочка вышла — на кнопку-то нажимать нечем, обе руки
заняты. Обычно ведь Колян хотя бы стоять может, не самостоятельно, конечно, а
подпираемый моим боком к стене, сегодня же держаться вертикально он не желал.
Только я его прислоню, только руку оторву, как он на бок заваливается. Я уж его
и так и эдак, а он не в какую, знай себе падает.
Измучилась я. Проголодалась. Хотела уже бросить, да
упрямство не позволило. И тут меня осенило — а дай, думаю, я ногой по кнопке
шарахну, она, конечно, высоковато находится, но для такой девушки, как я,
прыткой и гибкой, высоковато — не недосягаемо.
Сказано — сделано. Сделано, правда, с пятой попытки, но кого
это волнует, главное же результат. А он не заставил себя ждать, и через пару
секунд перед моим носом распахнулись двери лифта. Вот радость-то! Я весело
подпинула Коляна под костлявый зад, перекинула его с плеча на грудь, обхватила
под пузом руками, готовясь зашвырнуть пьяное сокровище в кабину, как вдруг мой
взгляд от взлохмаченной макушки сокровища переместился к собственным рукам. И
что-то в них было не так! Хотя и ногти, вроде, в ажуре — не один миллиметр не
обломан, и краска на них идеальной ровности, и колечко с микроскопичеким
брюликом на месте, а что-то не то. Что-то не…
Я ахнула и, бросив Коляна на пол кабины, приблизила руки к
лицу. Красные! Они красные!
Мой непонимающий взгляд опустился ниже — с кистей на
запястья. И по ним тонкой струйкой стекала красная жидкость.
Тут двери лифта загудели, зашипели, тронулись на встречу
друг другу. По мере их сближения света становилось все меньше, и с каждой
минутой я больше и больше погружалась в темноту подъезда. Мне стало жутко! Я
вдруг представила, что как только я останусь наедине с мраком, то, что
покрывает мои руки, расползется по всему телу, и я, опутанная со всех сторон
кровавой паутиной, окажусь в руках чудовища…
Двери крякнули и вместо того, чтобы сомкнуться, разъехались.
Чудо! Произошло чудо? Я тупо опустила взгляд и наткнулась им на голые Колькины
ноги. В голове проскрипела мысль — вот что задержало дверки, и чудеса здесь не
при чем. Вообще тогда я соображала туго, а если уж точно, то и вовсе не
мыслила, просто функционировала, как робот или, скорее, тень робота, или тень
тени… Наверное, мое подсознание, предчувствующее недоброе, дало приказ мозгу —
отключайся, братан, иначе кранты тебе, крякнешь от жути. Он и отключился.
А моя бренная оболочка продолжала движения. Тело согнулось в
талии, рука вытянулась, пальцы вцепились в Колькино плечо, бицепсы напряглись,
помогая предплечью перевернуть лежащего на полу человека лицом вверх. Наконец,
когда Колян обратил на меня свои пустые глаза, мои глаза, огромные и дикие,
увидели то, что сработало как электрошок… Вот тут до моего запуганного
подсознанием мозга дошло! И я закричала! Как я закричала.
Я верещала, когда смотрела на перерезанное Колькино горло,
на окрашенную красным знакомую линялую футболку, на вываливающиеся из раны
кишки. Я блажила, когда из квартиры на первом этаже выбежала соседка тетя Тоня.
Я все еще орала, но уже хрипло, с кашлем и икотой, когда пол начал надвигаться
на меня. Замолкла я только после того, как мой лоб врезался в холодный бетон
лестничной клетки. Тут я вздохнула, сипло, и провалилась в долгожданное
небытие.
Пятница Безоговорочная капитуляция
Спала я на удивление хорошо, черт его знает почему. Хотя,
думала, что мне не удастся даже задремать. Но видно у меня атрофировались все
нервные окончания, потому что, как только я пришла в себя после столкновения с
бетонным полом, сразу отползла к Соньке домой, ночевать одна побоялась, уж
лучше через стенку со стариком Аниськиным, там наскоро ополоснулась, рухнула на
кровать (даже не позаботясь приложить ко лбу лед) и захрапела. По-моему меня
пытались будить, вроде бы тормошили за плечи какие-то люди, скорее всего, милиционеры,
но я продолжала спать, как ни в чем не бывало. Пусть катятся! — вяло
отмахивалась я и тут же вновь погружалась в дрему.
