— Что ваш Колян выдул бутылку бормотухи, от которой
даже конь бы сдох.
— А что за бормотуха?
— Если верить бутылке, которая нашлась на месте
преступления, и из который, согласно экспертизе, он пил, это была водка
«Пшеничная».
— Странно. — Я задумчиво почесала шишку. — Он
никогда не пил водку. Только самогон.
— Только? Но алакаши пьют все, что горит…
— Нет. Наши дворовые пьяницы употребляют исключительно
самогон, а в особо торжественных случаях «Анапу». Водке они не доверяют.
— К чему вы клоните? — подозрительно спросил
Геркулесов.
— К тому, что Коляна одарили бутылкой отравленной
водки.
— И вы считаете, что это сделали намеренно? — он
начал злиться. — Да мало ли, откуда она взялась, эта бутылка! Украл,
нашел, выменял, поставил ему кто-то!
— Странно! Ставят паленую водку именно в тот момент,
когда его милиция допросить хочет.
— Да вы… да что же это… — залепетал Коленька, а сам так
и дышал огнем и паром, словно Змей Горыныч. — И вообще! Вы мне зубы не
заговаривайте! То же мне, Мата Хари! Перевела стрелки, думает, перехитрила!
— Вы чего, товарищ Геркулесов? — опешила я.
— Чего? Того! А ну рассказывайте, почему ваша сумка
оказалась в институте?
— Так говорю — забыла, — с невинной миной,
ответила я.
— А я говорю, что вы вчера пришли именно с ней!
— Может вам привиделось? А?
— С чего это вдруг?
— Не знаю. Причин может быть множество. Стресс,
например. Мне-то вон какие видения приходят. Вы же помните. Мне убийцы
мерещатся, ножи, капли крови. А вам невинные сумочки из лаковой кожи… Да мне бы
ваши «глюки»…
— Издеваетесь, — упрекнул меня Коленька. — А
я вам доверял!
— И я вам! Но вы мне не верите, считаете шизофреничкой!
А теперь требуете правды! А я столько раз вам гово…
— Что-то вы мне сегодня не нравитесь! —
подозрительно косясь на меня, изрек Геркулесов.
— 10 минут назад нравилась.
— А сейчас нет. Какая-то вы сегодня не такая.
— Обычная, — буркнула я.
— Не-е-ет, — протянул он, всматриваясь в мое
лицо, — не обычная. Странная. — Он еще немного посверлил меня
глазами, что-то прикидывая, потом выдал. — А знаете, что за каждым из
ваших мужчин ведется наблюдение? Наверняка, не знаете. Так вот, ни один из них
не подходил к вашему дому на расстояние пушечного выстрела. Как вам это?
Он игриво на меня посматривал, ожидая взрывной реакции. Но я
никак не прореагировала. Только сказала:
— И что?
— Что? Это вы у меня спрашиваете? Ведь это вы у нас
специалистка по версиям. Вот и придумайте какую-нибудь!
— Я устала, Николайколаич. У меня сил уже нет,
понимаете? — я встала с табурета, прошла к холодильнику, прислонилась
раненым лбом к дверке. — Вы были правы — я дилетант. Я не буду больше
совать нос в расследование. Я сдаюсь.
— Как это? Но ведь именно вы…
— В понедельник я уеду. На время. Надеюсь, что пока
меня не будет, вы его поймаете. Если же нет… Тогда я не знаю, что буду делать:
топиться или вешаться.
— Но почему? — он вскочил. — Почему именно
сейчас? Я понимаю, вы не верите, что это Вася. Я тоже не верю. Я вам больше
скажу, теперь и Русов не верит. Да что там! Он располагает доказательствами,
что это не Бодяго, и его со дня на день отпустят. Теперь у нас больше шансов
поймать убийцу… Я вам еще кое-что скажу, у меня есть твердая уверенность, что
преступления совершали Санин с Маниным, они очень подозрительные ребята, и
только оии могли совершить последнее преступление…
— А вы знаете, — оборвала я поток его сбивчивой
речи, — что в заборе есть дыра, вам ее подозреваемые покажут, вы сами
убедитесь, что проникнуть в НИИ мог то угодно… Вот по этому я
самоустраняюсь. — Я вздохнула, провела рукой по лбу и улыбнулась. —
Так что будем прощаться.
Геркулесов встал, открыл, было, рот, чтобы что-то сказать,
но передумал и вышел в прихожую молча. Так же беззвучно он покинул мою
квартиру.
Оставшись одна, я присела на стульчик у двери. Мне
полегчало. Решение, принятое с перепугу, и теперь казалось мне единственно
правильным. Уеду! Но сначала получу деньги от братьев-воров Санина и Манина, а
потом рвану в Сочи. А завтра, пожалуй, отправлюсь с Сонькой и Ксюшей
развлекаться. В ночной бар. Или стриптиз-клуб. Или казино. Куда угодно, только
бы забыть пустые глаза Коляна, смотрящие в никуда.
Суббота Ночные странницы
Я стояла у зеркала и разглядывала свое отражение. Отражение
было так себе, посредственным, хотя обычно оно мне кажется сногсшибательным. И
причина столь критичного отношении к себе, любимой, проста и банальна —
недостаток положительных эмоций. Уж так много поганого за последнее время
навидалась, что даже излюбленное произведение искусства (в данном случае мое
лицо) не рождает привычного восторга. А ведь как я сегодня хороша, как хороша.
И волосы легли аккуратно, и ресницы в одну сторону завились, и румянец наложен
очень естественно, и губы, я пошлепала одной об другую, размазывая блеск,
куриной гузкой. Прелесть, а не девочка! Но не радует!
Я отошла от зеркала. Глянула на часы — они показывали 19-06
— нахмурилась. Вот опять мои драгоценные подружки опаздывают. А ведь должны
мяться от нетерпения в моей прихожей уже 6 минут как. Я торопливо прошла в
комнату, постучала по трубе, чтобы Сонька поспешила, а сама вернулась к зеркалу
— любоваться.
Сегодня на мне было платье, вернее, закрытый купальник, или
открытая сорочка, или, как утверждает моя бабушка, усовершенствованный фартук.
Короче, наряд, состоящий из куска переливающейся материи, скрепленный двумя
шнурками. Наряд хорош до неприличия, и до того же откровенен. Купила я его в
порыве гнева на судьбу за свое одиночество, думала, что как облачусь в него,
так сразу к моим оголенным ногам упадет какой-нибудь роскошный кавалер.
Купить-то купила, да вот выйти в нем в свет (да что там в свет, хотя бы из
квартиры) так и не решалась. До сегодняшнего дня.
В дверь заколотили. Прикрываясь ковриком Муслима, который
сорвала с веревки для сушки белья, я открыла. На пороге, весело скалясь, стояли
мои подружки Сонька и Ксюша.
— Ты чего колотишь? — напустилась на меня Сонька,
протискиваясь в квартиру.
— Пора, — я постучала по циферблату своих часов.
— Знаем, — заверила Ксюша, растеряно оглядывая мой
наряд. — Почем попонка?
— 160 долларов.
— Полторы сотни баков за накидку, напоминающую кошачий
половик?
— Какой… — приготовилась возмущаться я, но, опустив
глаза, поняла удивление подруги и прыснула. — А, ты вон о чем! Это не мое,
это Муслима…
