— Она остается.
Мне это надоело! Не зная что предпринять я с размаху
саданула мужику по уху. Он охнул и на мгновение разжал тиски. Мы с Ксюшей не
замедлили этим воспользоваться — и вырвали, таки, Соньку из его лап.
Но рано мы начали праздновать победу. Мужик тут же
оклемался, и не успели мы отволочь Соньку на пару метров, как он вновь
ухватился за ее плечи.
— Отвали! — заорала Ксюша и лягнула его в голень.
— Это вы отвалите! Она хочет быть со мной.
Я застонала, увидев, что последний пассажир покинул тамбур,
и бросилась трясти Соньку за лацканы пальто, надеясь, что от такой болтанки она
хоть чуточку протрезвеет. И, знаете ли, эффект не заставил себя ждать. После
пятого толчка подружка скривилась и слабым голоском пискнула:
— Я хочу домой. К ма-а-а-ме.
Ксюша победоносно пнула мужика в другую голень и рванула
Соньку на себя. Он же потянул ее в свою сторону. Ксюша опять на себя. В итоге
оба они разжали руки (уж не знаю зачем, наверняка, чтобы набраться сил перед
новым заходом), и я увидела, как Сонька, оставшись без опоры, валится на
асфальт, причем валится бревнышком, то есть не выставляя вперед рук и не сгибая
колен.
Секунда, и она лежит на дорожке лицом вниз, не произнося ни
звука.
Вот тут мужика как ветром сдуло! Мы с Ксюшей только
наклонились над пострадавшей, а его уже и след простыл. Испугался, видимо, наш
Казанова, что угробил бедняжку насмерть. Он-то не знал, что Сонька, истинная
дочь своего отца, даже из опаснейших для жизни ситуаций выходит, отделавшись
лишь легким испугом.
Мы подняли пострадавшую с асфальта, холодея от страха, мы не
сомневались, что все ее ребра переломаны, а зубы выбиты. Я даже не удивилась бы
черепно-мозговой травме. Но оказалось, что кроме ободранной щеки и подбитого
глаза, больше никаких повреждений не обнаруживается. К тому же, приняв
вертикальное положение, Сонька не застонала, не заплакала, как я ожидала, а
очень бодро и требовательно изрекла:
— Я хочу домой. К маме.
Я треснула ее перчатками по лбу, взвалила одну ее руку на
плечо, вторую перекинула через Ксюшину шею, и мы понеслись, горланя во все мощь
«Подождите нас!» к платформе.
Дом, милый дом!
Когда мы вскарабкались на платформу, электричка уже
тронулась. И напрасно мы надрывали глотку, взывая к жалости машиниста, нам
ничего уже не могло помочь — поезд ушел, а мы остались. Три тонких силуэта на
пустынной платформе: два высоких и один маленький; а вдали убегающие огни
тепловоза.
— И что нам теперь делать? — упавшим голосом
проговорила Ксюша. — Следующая только в 5 утра, а до шоссе часа 2 ходьбы,
а с этой красоткой… — она встряхнула Соньку, которая все еще висела на наших
плечах, как раненый боец, — и все 3.
— Тачку поймаем, — попыталась успокоить себя и
подругу всезнающая Леля.
— Ты оглянись.
Я оглянулась: станционная домушка, запертый ларек, пустынные
лавки и ни одной живой души, не говоря уже о душах, имеющих автомобиль.
— Хочу домой. К ма-а-а-ме, — требовательно
запищала Сонька и попыталась поджать ноги, чтобы вольготно повисеть на наших
шеях.
— Я тебе покажу маму! — зарычала я. — Как ща
дам в лоб!
— Не надо. Она и так пострадала, — вступилась за
подругу Ксюша, но только для виду, знала же, что я Соньку никогда не обижу.
— Черт! — вдруг заорала я радостно. — У тебя
же сотовый. Давай такси вызовем!
— Точно! — взвизгнула Ксюша и полезла в сумку.
Вскоре она уже давила на кнопки, лучезарно улыбаясь
окружающему миру.
— Ну что? — прокряхтела я, вспотевшая под тяжестью
Соньки, забота о которой теперь целиком лежала на моих плечах.
— Ничего, — захныкала Ксюша.
— Как ничего? У тебя что тоже телефон за неуплату
отключили?
— Да не работает он тут! — она потрясла
трубкой. — Сплошные шумы и треск.
— Н-да! Положеньице! — сокрушенно протянула я.
Потом, подпинув Соньку под пятую точку, скомандовала: — Пошли, девоньки, ножками.
Авось к утру доберемся.
… Мы прошли километра полтора по ухабистой, грязной дороге,
пока нас, ошалевших от усталости, мокрых от жиденького снежка, подающего на
наши непокрытые головы, не подсадил одинокий автомобилист.
Нырнув в теплый, пропахший бензином салон старенького
«Москвича» мы ощутили себя почти счастливыми. Я вытянула ноющие ноги, Ксюша
сунула замерзшие руки себе под попу, а Сонька и вовсе почувствовала себя как
дома — растянулась на сидении и захрапела.
— Притомилась? — хмыкнул водитель, весело косясь
на спящую.
— Ага. Шла долго, — буркнула я, надеясь, что до
него не дойдут перегарные выхлопы, выпускаемые Сонькиным приоткрытым
ртом. — До Города довезете?
— Довезу. Только до промзоны.
— И на этом спасибо.
Мы замолчали. Я выглянула в окно — судя по указателям ехать
нам оставалось минут 25. Неужто меньше чем через час я окажусь в своей теплой
постельке? Воистину! Я блаженно закрыла глаза и задремала.
Проспала я не больше 10 минут, и разбудил меня хриплый ото
сна голос Соньки:
— Я хочу домой! К маме!
— Едем уже, — ткнула ее в бок Ксюша. —
Заткнись.
— К маме, — продолжала требовать Сонька.
Ксюша наклонилась к самому моему уху и прошептала:
— Она что никогда не протрезвеет?
— Пока не проспится, — огорчила я подругу. Что поделаешь,
Соньку даже пешая прогулка под дождем со снегом не может привести в чувство.
Тем временем наша неугомонная вскочила, проморгалась,
совершенно бессмысленно уставилась на водителя и изрекла:
— Пшел вон!
— Чего? — ошалел мужик.
— Все вон, — прохрипела он и ткнула кулаком в
дверку.
— Уймите подругу, девочки, — недовольно проговорил
водила. — А то высажу.
— Да чте-е-о ты! — сощурившись, выдала Сонька,
очень похожая в эти минуты на своего папашку.
— Заткнись, — зловещим шепотом скомандовала Ксюша.
— Сама заткнись! — огрызнулась Сонька, вновь
долбанув по двери.
Ксюша натянула ей на лицо капюшон, надеясь, наверное, что в
темноте скандалистка потеряется и от безысходности уснет. Но не тут-то было!
— Мне жарко! Положите меня на снег, — голосом
пьяного боцмана заорала Сонька.
— Молчи, — цыкнула я.
— На-а снег! — начала скандировать она и дубасить
кулаком по водительскому сиденью.
— А ну выметывайтесь! — взревел хозяин авто.
