Он не усмехнулся, хотя уголки его губ приподнялись.
— Может, поговорим сначала?
Предложить отсрочку стоило ему больших усилий. Он жаждал ее в своей постели, обнаженную и распростертую под ним.
— Нет. Никакой болтовни.
Он нахмурился, сведя брови на переносице. Она говорила так… решительно.
Почему ей не хочется разговаривать с ним?
Какая разница?! Ты тоже не хочешь с ней говорить.
Девушка медленно обернулась, наконец-то взглянув ему в лицо. Как обычно вид ее ангельского личика лишил его дыхания. Такое средоточие красоты. Дар для нее, возможно, но определенно его проклятие.
Он не мог оторвать взора.
С радостью умер бы на месте, если бы ее образ стал последней почестью для его глаз.
Ее щечки пылали, глаза ярко блестели — изумруды в обрамлении черных ресниц. Грудь неистово вздымалась, все быстрее и быстрее, словно она не могла справиться с дыханием.
— Будем заниматься любовью молча? — спросил он у нее.
Его руки жаждали притронуться к ней. Гладить ее груди, сжимать маленькие твердые соски. Рот наполнился слюной, желая вкусить ее.
Он укусит ее на этот раз. Он…
«Нет. Будь нежен», — напомнил сам себе мужчина.
Ее глаза широко распахнулись.
— Мы не будем заниматься любовью.
— Тогда, что же мы будем делать? — уточнил он, складывая руки на груди.
— У нас будет секс, — девушка вздернула подбородок и поставила ноги на ширину плеч — истинный воин, рвущийся в битву. — И да, молчание … подойдет.
И снова его бровь изумленно изогнулась.
— Почему?
— Я хочу твое тело, а не историю твоей жизни, — только и сказала она.
Про себя же договорила: «но после я хочу позабыть о тебе, как о мече, который висел над Дамоклом, и был готов пасть в любую минуту и разрубить бедолагу на части»
Он помрачнел. Однажды она сказала, что ничего не знает о нем; хотела узнать больше. Что изменилось?
Может быть, это маневр, чтобы вовлечь его в разговор о его друзьях?
Нет.
Нет, он так не думал.
Склонив голову на бок, он внимательно присмотрелся к ней.
Она сжала челюсть, приподняла плечи. Румянец покидал ее щеки.
Даника взялась за край своей футболки трясущимися руками и начала поднимать ее, открывая дюйм за дюймом молочно-белой кожу. У нее был плоский животик, изящный пупок, созданный для его языка.
Через миг он оказался пред нею, накрыв ее руки своими и остановив их. Ткань футболки прикрыла ее лицо, защищая девушку от его жадного взгляда. Она задохнулась, когда его живот соприкоснулся с ее.
— Ты не хочешь испытывать ко мне желание, — выдохнул он ей на ухо. Ткань не дала его дыханию ласкать ее, но она все равно задрожала. — Думаю, ты хочешь держать меня на расстоянии.
— Разве ты можешь меня в этом обвинять? — спросила она. — Дай мне раздеться.
— Нет, не мне тебя винить.
Он сдернул футболку до конца и отбросил в сторону.
Масса ее сотканных из солнечного света волос упала на плечи, обрамляя лицо. На ней был черный кружевной бюстгальтер — один из тех, что он купил для нее — и грудь ее слегка выглядывала из него. Он сглотнул, гадая одеты ли на ней подходящие трусики.
Глядя ему в глаза, она сжала край его разорванной рубашки и потянула вверх. Он поднял руки. В конечном итоге ей пришлось встать на цыпочки, а ему нагнуться, чтобы снять одежку. Едва он распрямился, он опять издала жаркий вздох.
— Такой сильный, — она протянула дрожащую руку и провела кончиками пальцев вдоль краев одной из ран.
При первом же касании он прикрыл веки, сдаваясь. В поглаживании поврежденной плоти таилась такая сладкая, сладчайшая боль.
— Когда ты успел это заработать? — спросила она.
— Я думал, что ты жаждешь тишины?
Она вздохнула.
— Не так давно, — признался он.
— Ловцы?
— Да.
Ее губы сжались тонкой линией.
— По крайней мере, она заживает.
Заживает?
Проклятье.
Если хоть одна из его ран решит затянуться до того, как он возьмет Данику, он посыплет их солью, чтобы разбередить. Ничто не помешает ему овладеть этой женщиной.
Нежно. Бережно.
Так как он всегда мечтал, но никогда не мог.
— Я делаю тебе больно? — спросила она, а потом безрадостно рассмеялась. — Неважно. Просто… поцелуй меня. Уложи в постель.
Постель. Да, о, да. Он открыл глаза и взглянул на девушку.
Шаг вперед. Второй. Он потеснил ее к кровати. Ее ноги ударились о край, и она села. Облизывая губы, смотря ему в лицо, она отползла назад.
— Сними джинсы, — хрипло приказал он.
Девушка легла на спину и приподняла бедра. Расстегнула пуговицу, молнию. Ткань соскользнула с ее ножек.
О, боги всемогущие, на ней были надеты подходящие бюстгальтеру трусики, черным вихрем оттеняющие молочную белизну ее кожи.
Он наделся, что они уже мокрые.
Его плоть напряглась, отчаянно стремясь к ней.
Внезапно демон Боли шевельнулся в его голове, позевывая, урча.
Он стиснул зубы.
— Твоя очередь, — произнесла Даника, опираясь на локти.
Думал ли он ранее, что она так прекрасна? В груди разливалась боль при одном ее виде. Она была Афродитой во плоти. Воплощенным соблазном. Она была…его.
Еще нет… еще не совсем…
Она хотела его в постели, но не хотела узнавать его.
Он же не позволит одному случиться без другого.
— Ты упоминала историю моей жизни. Что ж я провел несколько лет запертым в камере, — сообщил он, — по своей воле. Не из-за Ловцов, а потому что не мог управлять своей неистовой потребностью причинять и испытывать боль.
— Не думаю…
— В древности в Греции я сражался с Ловцами и разрушал города. Вопли умирающих были моей пищей. После убийства одного из моих друзей, с которым я вместе смеялся и сражался, истина о том, во что я превратился, начала открываться мне.
— Не хочу этого слушать.
Она мотнула головой так, что шелковые пряди ее волос затанцевали в воздухе.
— Я знал, что не смогу научиться контролировать своего демона, если соблазн будет поджидать меня за каждым углом. Я жаждал искоренить всех улыбающихся и радующихся. В моем, подчиненном демоном, мозгу для их существования не находилось оправдания.
