Мать моя Королева Маб — хвост разговаривает!
— Цыц! — мяв-кун топает ногой по воздуху. — Я тут голова.
— Шшш! Голошва я…
И как сцепятся в клубок! Только кошачьи вопли да змеиное шипение слышно.
Хмурус закатывает глаза. На зелёном лица отлично читается: откуда ж вы взялись, неугомонные?! А потом, будто снизойдя, переводит взгляд на меня.
— Что же это я, — говорит он почти нежно, но у меня от такой нежности мурашки по коже бегут, — гостей на пороге держу. Раз уж прибыли, надо вас устроить!
И выхватывает из кармана безразмерной мантии коробочку, наподобие той, в каких благородные маги табачок носят, открывает крышку, а оттуда — два амбала каааак выпрыгнут.
Одинаковые и страшные, рыжие и конопатые.
Хмурус ухмыляется:
— Уважаемая Фея-Крёстная, оцените, мы тут с русскими магами опытом обменивались. Водки было выпито… ой… тьфу… зелий сварено — немерено. Вот ещё и подарили они мне на прощание артефакт. Называется «Двое-из-ларца-одинаковы-с-лица».
Амбалы дружно гыкают, подтверждая.
Мяв-кун орёт протяжно, видимо, достаётся ему по первое число от хвоста. Я даже проникаюсь и понимаю: у меня ещё не всё так плохо. По крайней мере, меня не кусает собственный хвост. Как хорошо, что феи — бесхвостые создания.
У Хмуруса физиономия довольная и смотрит он на этих рыжих-конопатых олухов едва ли не с любовью.
— А когда вы с русскими… — говорю вкрадчиво, в его духе, — … опытом обменивались, белочек случайно не видели? А то тут тролль по имени Хрясь одну искал…
— Да что там белочек, — радостно брызжа слюной, охотно предаётся воспоминаниям Хмурус, — мы даже зелёных человечков видели. Я как-то в зеркало глянул! О силы волшебные — зелёный! Решил завязывать, а потом понял, что это я сам и развязал совсем… Так, что это я, — мотает головой, как брыкливый конь, — ну-ка, Двое-из-ларца-одинаковы-с-лица, хватайте эту крылатую и её котяру-недоумка…
Мяв-кун даже прекращает грызться с хвостом.
— Я умный! У меня диплом есть! Сам нарисовал! — важно заявляет он, но Хмурус не слушает и вещает своё:
— … и тащите их в мою лабораторию. Надёжно заприте их там и охраняйте.
Рыжие-одинаковые дружно козыряют и действительно хватают нас с Мурчелло, притом совершенно невежливым образом.
— Да как вы смеете! — возмущаюсь я. — Я — Фея-Крёстная! Да я вас! Да я вас в крыс превращу!
— А я съем! — подвывает мне в такт Мурчелло. — Я в родстве с самим Котом-в-Сапогах состою!
Только рыжие увальни нас совсем не слушают, а браво напевая: «Эй, дубинушка, ухнем!» волокут нас по длинному, нештукатуреной кладки, коридору. Открывают одну из дверей и забрасывают в какое-то не слишком прибранное помещение. Даже радуюсь, что Золушки со мной нет — кинулась бы швабру искать.
Ну и пылище же здесь!
Передо мной какая-то то ли труба, то ли колба, протираю рукой и… на меня оттуда таращится пучеглазое нечто. Отскакиваю и ударяюсь головой о соседний стеллаж.
И тут слышу хруст — кто-то рядом что-то жуёт!
Ой-ой, как же головушкой-то приложилась! Бедный мой затылок!
Хрумкающие звуки усиливаются.
Да что это такое?
Оглядываюсь — на одной из полок спиной ко мне сидит мяв-кун и что-то уплетает из банки. По самый хвост в это занятие ушёл. Вернее, хвост тоже там и тоже лопает! Ну и прожорливый же!
— Эй, Мурчелло, ты что там делаешь? — осторожно интересуюсь я, и мяв-кун, продолжая жевать, оборачивается.
Глаза радужные и совершенно счастливые. Идут концентрическими кругами, как у гипножабы.
— Лягушек ем! — тянет он нежно и любовно.
Хвост ложится ему на плечо и блаженно улыбается. Вы когда-нибудь видели улыбающуюся змею? Лучше не видеть!
— Каких еще лягушек? — нет, догадка у меня, конечно, есть. Но всё-таки хотелось бы услышать его версию.
И он озвучивает:
— Заформалиненных! — нежно и расплываясь, как мороженое на солнце.
— Ух ты ж силы волшебные! И чего это тебя так пробило?
— Привычка-с, мяв! Гемявтическая. Ещё с тех пор, как мяв-куны в лабораториях жили! Мышей не было, только лягушек — сколько угодно!
Зачерпывает пригоршню чего-то там и кидает в рот, как мармеладки.
А я читаю этикетку на банке, и мне плохеет: «Ignotum bestia». То есть, буквально, «неизвестный зверь», или попросту «неведома зверюшка». Нет, только не это! Разве ж можно такое есть? Даже жалею, что феи могут видеть и в полумраке.
— Мурчелло, ты ведь образованный!
— Угмур.
— И умеешь читать!
— Немявго.
— А по-латыни?
— Увы, мне, ням-ням! — жадно чавкает он в ответ.
— Мурчелло, ты ешь не лягушек, это — Ignotum bestia.
— Что это ещё за неведома зверюшка? Не слышал про таких…
— Именно та самая! Неизвестный зверь!
— Ой, мать моя пробирка!
Он роняет банку и, следом, падает с полки сам. Несколько секунд лежит на полу без признаков жизни, высунув язык, с остекленевшими глазами, похожий на творение таксидермиста. И вдруг начинает дёргать лапами… Вскакивает, лихо отплясывая, будто на него внезапно напала джига-дрыга, напевает:
А нам всё равно,
А нам всё равно,
Пусть боимся мы волка и сову.
Дело есть у нас —
В самый жуткий час
Мы волшебную
Песенка периодически прерывается возгласами: «Я не заяц! Не заяц я!» и продолжается в осоловелом безумии.
Сажусь на какой-то короб, подпираю голову рукой и думаю о том, как же я влипла. Не иначе в Комитете всё подстроили и, сейчас, подсматривая за мной в Дальновидческое Зеркало, ехидно хихикают. Особенно, Моргана. Вот прямо вижу её, пакостницу. Так бы и вцепилась!
Мяв-кун идёт радужными полосами, раздувается, как рыба-шар, и взрывается, забрызгивая всё душистыми ошмётками.
Я отключаюсь.
* * *
— Здорово вы нас напугали, мадам.
Ага, и это мне говорит привидение в медицинском халате.
— Мадемуазель, — поправляю я и приподымаюсь на кушетке: — Мурчелло, правда, взорвался?
— Нет-нет, что вы. Жив, курилка. То есть, зараза. — Голос у призрачного доктора добрый, обволакивающий, баюкающий. — Мучается несварением в соседнем боксе. Это ж надо додуматься все Ignotum bestia съесть! Ценнейший ингредиент для зелий! Ректор Хмурус в ярости.
