— Сегодняшняя ночь, — тоном, не терпящим возражений, произносит Хмурус: — Мурчелло, а ты проследи, чтобы они тут дурака не валяли. Судьба страны в твоих лапах, понял?
На морде мяв-куна отражается вся боль мира.
— Я вообще-то планировал поспать.
— Не дури, коты — ночные животные.
Мурчелло дыбит шерсть на загривке.
— Сколько мявжно говорить, мур, — Я. НЕ. КОТ!
— Верно, — соглашается Хмурус. — Ты — химера, мутант, плод больного воображения пьяных маггенетиков с дурным чувством юмора.
— Рррр! Шшшш!
— Вот и не умничай.
С этими словами Хмурус подхватывает меня на руки прежде, чем я успеваю что-то возразить, и уносить в соседнюю комнату, где аккуратно, как большую ценность, опускает на кровать.
— Вам нужно отдохнуть, Айсель, и как следует выспаться.
Улыбаюсь, но, наверное, вяло и вымучено:
— Я и так долго спала. Вон какая длинная история мне успела присниться. Даже приняла её за реальность.
— На самом деле вы спали всего полчаса, и этого мало для нормального самочувствия.
— Но я вряд ли смогу заснуть…
Он присаживает рядом в кресло, берёт за руку, проводит по ней большим пальцем.
— Тогда расскажите мне свою историю. У феи она должна быть чудесной и сияющей.
Мне становится тепло. Я устраиваюсь поудобнее и начинаю рассказывать. С самого рождения… Но — проваливаюсь в сон, так и не дойдя до совершеннолетия…
Последнее, что чувствую, перед тем, как окончательно уплыть в лодке сновидений, как Хмурус нежно перебирает мои волосы. Будто ласковый ночной ветер.
Глава 34, в которой я разбудила…
Утро встречает меня птичьими трелями из открытого окна и остывшим кофе на тумбочки у кровати.
Морщусь. Ненавижу кофе, а тем паче — холодный. Обращаю его в шипучий лимонад в длинном тонкостенном стакане.
Так-то лучше. Бодрость, свежесть, готовность к свершениям.
Потягиваюсь, улыбаюсь, навожу марафет с помощью магии и выпархиваю в гостиную.
Смотрят на меня если не с ненавистью, то с завистью — точно. Лица помятые, тёмные, глаза лихорадочно блестят. Даже у Мурчелло.
На полу — настоящие и преогромные — сугробы из помятой бумаги. Чувствуется, что мозговой штурм был тяжким и победа далась нелегко. Но судя по тому, как удовлетворённо сияет Анатоль, — всё удалось.
— Айсель! — поэт кидается ко мне, берёт за руки и усаживает на диван. — Ты должна это услышать! Я превзошёл себя!
Мелоди капризно надувает губки:
— Вот ещё! Справился бы ты, можно подумать, если бы моя лира не пела тебе!
— Вот-вот, мяв! — Мурчелло упирает лапу в бок. — А кто подсказывал тебе самые интересные рифмявы?! Кто кидался в тебя великолепными мяфтафорами?! Кто дарил ослепительные эпитеты?!
У мяв-куна даже шерсть пушится и идёт разноцветными искрами — так он горд собой.
— Ну-ну, — хмыкает Хмурус, потягивая кофе, — а если бы не мои критические замечания — вы бы так и продолжали мешать розовые сопли с возвышенным пафосом.
Анатоль улыбается.
— Друзья! Мы все молодцы! И это наш великолепный коллективный труд.
— Начинайте уже, — говорю я, поудобнее устраиваясь на диване и предчувствуя, что чтения будут долгими.
Анатоль выходит в центр комнаты, поднимает руку вверх, прикрывает глаза и произносит немного нараспев:
— За окошком смеркалось. Кот лежал у камина,
А прекрасная фея мне шептала стихи…
И звенела её сладкогласая лира,
Что дела у страны нашей слишком плохи…
[13]
Вы когда-нибудь слышали скрежет металла по стеклу? Наверняка. Вот примерно что-то такое испытываю сейчас я. Даже уши зажимаю.
— Стоп! — кричу. — Стоп! Да вы издеваетесь? Это ода, которая должна поднимать на битву целые королевства?
Анатоль растерянно мнётся, а Мелоди задирает нос:
— Там дальше очень много хорошего! Ты же не дала нам и шанса раскрыться.
— Вот-вот, — влезает Мурчелло. — Не суди произведение по первым строчкам, мяв!
— Всё не так страшно, как вам видится, Айсель, — заключает Хмурус, отхлёбывая из чашки. Только сейчас замечаю, что на столике у его кресла чашек — уже целый арсенал.
— Я не верю! — мотаю головой. — Этого не может быть. Вы вчетвером за целую ночь не сочинили ничего стоящего? Да такого просто не может быть!
— Бинго! — Анатоль даже подпрыгивает, озарённый идеей. — Этого-то нам и не хватало. Веры в нас! Когда в тебя верит фея — всё получится.
— Обязательно получится, — заверяю я, чуть расстроенная тем, что так накинулась и накричала. Они не спали всю ночь, вымотаны и истощены. Но останавливаться нельзя. Нам нужна эта ода!
— Я верю в вас, ребята, — говорю и обвожу их любящим взглядом. Сейчас любовь и вера в моей душе так сильны, что, кажется, могут срываться с пальцев, как капли росы с цветка, и падать, орошая их творческий потенциал и порождая бурные всходы таланта.
Вон Анатоль уже кидается к столу, достаёт новый лист и обмакивает перо в чернила. Мелоди, чуть призадумавшись, ведёт пальцами по струнам лиры, рождая ещё первые робкие звуки будущей громогласной боевой песни.
В глазах Мурчелло плещется азарт, будто он сидит на берегу реки и ловит рыбу.
— Я всё-таки придумал рифму к слову «комфорт»! — радостно заявляет он. — «Курорт»! Ну, разве не чудо — «комфорт/курорт» — хорошо звучит и неизбито.
— Мурчелло! Это же песнь войны, а не мира и отдыха!
— Так все уже победили, теперь отдыхают.
— Дело в том, — вежливо и немного стеснительно поясняет Анатоль, — что у нас никак не шла концовка. Поэтому мы решили прочесть тебе другое стихотворение… Думали, что в процессе обсуждения придёт. Вот и пришло… Садись и слушай…
Я покорно подчиняюсь и окунаюсь в поэзию.
Ода вышла великолепной, а концовка, где «у нас теперь тут мир, комфорт» и «все едут на курорт» вышла обнадёживающей.
В любой войне должно быть то, за что сражаться. Иначе сражаться незачем.
Эту мысль на своих лёгких крыльях уносит Мелоди, посылая нам на прощание воздушные поцелуи.
Через пару дней у нас будет хорошо мотивированная армия. И мы должны достойно встретить её.
* * *
Возвращаемся в академию. Моё сердце сейчас наполняет ликование, а внутри разливается тепло. Как бывает всегда, когда приходишь домой. Недаром же люди говорят: дом там, где сердце. А моё сердце прочно прописалось здесь. Рядом с любителем разбрасывать листья.
