– Некоторые полагают, что рано или поздно мы сможем понять лангустов. Некоторые – что никогда не сможем.
– Если бы лангусты смотрели сейчас на нас, много бы они поняли в том, что мы сейчас делаем? Пессимисты говорят: ничего бы не поняли или совсем мало. Быть может, они разобрались бы в нашем экономическом устройстве и в каких-то аспектах биологии и технологии, но каким образом могут они понять Пикассо, или христианство, или англо-бурские войны, или «Братьев Карамазовых», или всего лишь эмоциональное значение человеческой улыбки? Наши сигналы направлены на таких же, как мы, и основаны на всевозможных свойственных человеку идиосинкразиях, начиная от физиологии и заканчивая структурой мозга. Потому-то ученые и используют, говоря о лангустах, столь причудливые поведенческие категории – совместное питание, экономическое взаимодействие, начертание символов. Все равно что европеец девятнадцатого века пытался бы разобраться в племенной организации индейцев-квакиутлов, не зная языка и вообще не имея возможности с ними общаться… и это с поправкой на то, что фундаментальные потребности и мотивации у европейца такие же, как и у индейцев, а с лангустами у нас даже этой общнос- ти нет.
– Получается, бессмысленно даже пытаться?
– Пессимист скажет – да. Вернее, скажет – давайте собирать информацию, анализировать ее и обобщать, но о полном понимании лучше сразу забыть. И Рэй Скаттер – из их числа. В одной из лекций он сравнил идею экзокультурного взаимопонимания с «викторианской модой на столоверчение и медиумов». Сам он себя считает убежденным материалистом.
– Однако не все в Слепом Озере с ним согласны, – заметил Крис.
– Очевидно, не все. Существует и другая школа мысли. И его бывшая супруга в ней – один из записных членов.
– Оптимисты.
– Логично. Они утверждают: хотя культура лангустов обусловлена присущими им уникальными физиологическими особенностями, эти особенности можно наблюдать и фиксировать. Сама же культура – не более чем поведение, приобретенное в результате обучения, пусть даже оно обусловлено особенностями среды обитания и физиологии. Раз ему можно научиться, значит, его можно и понять. Они полагают, что, если узнать достаточно о повседневной жизни лангустов, за этим неизбежно последует и понимание. Они утверждают, что определенные потребности для всех живых организмов одни и те же: потребность размножаться, потребность питаться и удалять из организма отходы, и так далее – и что этой общности достаточно, чтобы рассматривать лангустов как отдаленных родственников, а не как безнадежно нам чужих.
– Любопытно. А сама ты что думаешь?
– Что я думаю? – Похоже, Элейн совершенно не ожидала такого вопроса. – Я агностик. – Она склонила голову набок. – Допустим, на дворе 1944 год. Допустим, некий инопланетянин изучает Землю, и ему случилось выбрать в качестве объекта концлагерь в Польше. Он наблюдает, как нацисты выдирают у мертвых евреев золотые зубы, и сам себя спрашивает: это экономический обмен, или звено в пищевой цепочке, или что? Он будет пытаться понять происходящее, но так никогда и не поймет. Никогда. Потому что некоторые вещи просто не имеют смысла. Ни хрена не имеют ни малейшего смысла.
– Так, значит, между Рэем и Маргерит имеются философские разногласия?
– Нет в них ничего философского, во всяком случае на уровне внутренней политики Слепого Озера. Здесь делаются карьеры – и рушатся тоже. В отношении UMa47 самым важным оказалось открытие действующей разумной культуры, и на ней сосредоточено все время и все внимание исследователей. Но если культура лангустов статична и в конечном итоге ее все равно невозможно понять, такое распределение ресурсов неоправданно. Здесь есть планетологи, которые предпочли бы изучать геологию и климат; даже среди экзозоологов имеются такие, которые хотели бы поподробнее исследовать других представителей местной фауны. Глядя не отрываясь на этих существ, мы очень многое игнорируем, включая другие пять планет системы. Пусть даже они непригодны для жизни, все равно это кладезь нового знания. Астрономы и космологи требуют диверсификации уже не первый год.
– Иными словами, за Маргерит лишь меньшинство?
– Не совсем. При всем многообразии мнений большинство поддерживает изучение Лангуста-Сити, по крайней мере на сегодняшний день, однако большинство это неуклонно сокращается. И Рэй как раз пытается склонить чашу весов в пользу диверсификации. Он не любит заниматься исключительно чем-то одним, а Маргерит, напротив, целиком фокусируется на единственном Субъекте.
– Только сейчас-то все это не имеет значения? Я хочу сказать – с тех пор, как мы в осаде.
– Борьба просто приняла другие формы. Кое-кто теперь выступает за то, чтобы вообще отключить Око.
– Если его отключить, нет никакой гарантии, что потом оно снова заработает. Это даже Рэй должен пони- мать.
– Пока что об этом шепчутся в кулуарах. Однако логика ясна: мы в осаде из-за Ока, кто-то боится того, что мы можем там увидеть. Если отключить Око, проблема ис- чезнет.
– Если бы снаружи хотели, чтобы мы отключили Око, они могли бы просто нас обесточить. Проблема решается единственным звонком в диспетчерскую электро- сети.
– Быть может, надо, чтобы работа продолжалась, а они посмотрят, что из этого может выйти. Мы же не знаем их логику. Как говорят сторонники этой точки зрения, мы все здесь подопытные кролики. Следует отключить Око от розетки и посмотреть, не откроется ли клетка.
– Для науки это будет огромной потерей.
– Сменных работников и гражданский персонал наука не особенно волнует. Для них намного важней поскорее увидеть собственных детей, или находящихся при смерти родителей, или женихов-невест. Даже некоторые из ученых понемногу начинают обсуждать «варианты».
– И Рэй среди них?
– Что именно думает Рэй, пока неизвестно. Однако в астробиологическую веру он обратился совсем недавно и привык считать Вселенную стерильной и необитаемой. Он присоединился к большинству в последний момент, чтобы спасти карьеру; подозреваю, что в глубине души ему совсем не хочется заниматься всей этой органикой. Согласно моим источникам он пока не произнес ни слова в поддержку отключения Ока. Только и против он ни разу не высказался. Рэй – политик до мозга костей. Скорее всего, просто выжидает, пытаясь понять, откуда ветер дует.
Как раз в этот момент ветер забарабанил в окно. Элейн улыбнулась.
– С севера, – кивнул Крис. – Резкий и порывистый. Лучше мне поторапливаться.
– Да, кстати. У меня тут для тебя кое-что есть. – Элейн нагнулась к стоящей у ног сумочке. – Утащила из бюро находок в клубе.
Она достала из сумочки коричневый вязаный шарф. Крис рассыпался в благодарностях.
– Чтобы тебе не дуло за воротник, – уточнила Элейн. – Говорят, ты пешком добрался аж до Глазной Впадины, чтобы поговорить с Чарли Гроганом.
– Было дело.
– Снова взялся за работу?
– В некотором роде.
