Но это не Тесс, мгновенно поняла Маргерит. Это было точное изображение Тесс, вплоть до джинсового комбинезончика и желтой блузки, в которые Маргерит торопливо одела дочь, когда они выехали в клинику. Однако Тесс никогда не выглядела столь сюрреалистически безупречно, никогда так не светилась изнутри, не смотрела столь чистым, немигающим взглядом.
– Вам нечего бояться, – сказала Зеркальная Девочка.
Да нет, подумала Маргерит, мне есть, очень даже есть чего бояться.
– Ты – Зеркальная Девочка, – выдавила она наконец.
– Так меня называет Тесс.
– А кто ты на самом деле?
– Одним словом не ответить.
– Это ты меня сюда перенесла?
– Да.
– Почему?
– Потому что вы этого хотели.
– Что тебе нужно от моей дочери?
– Она меня многому научила.
– Ты ей что-то сделала?
– Я не делаю людям ничего плохого.
Это существо, это нечто не просто позаимствовало у Тесс ее облик, оно освоило ее дикцию и ее манеру уклончиво отвечать на вопросы.
– Тесс сказала, что ты живешь в Оке. В БЭК-кольцах.
– У меня есть сестра в Кроссбэнке, – гордо сказала Зеркальная Девочка. – И сестры на звездах. Их почти невозможно перечесть. Здесь у меня тоже сестра. Мы с ней разговариваем.
Нет, разговор слишком странный для того, чтобы происходить в действительности, подумала Маргерит. Он уверенно движется по характерной для сна траектории, и, как и любой сон, его придется досмотреть до конца.
47-я Большой Медведицы коснулась горизонта, внутрь лабиринта арок протянулись длинные причудливые тени.
– Эта планета находится очень, очень далеко от Земли, – сказала Маргерит, думая о времени, о его течении, его парадоксах. – Я не могу быть здесь.
– Вы ведь не там, – сказало изображение Тесс, махнув рукой в сторону пустыни. – Вы именно здесь. А здесь все по-другому. И чем глубже зайдешь, тем более по-другому. Верно: если вы выйдете наружу, вы умрете. Ваше тело не сможет там жить, а если вы будете отсчитывать здесь часы, это будут не те же самые часы, что в Слепом Озере.
– Откуда ты узнала про Слепое Озеро?
– Я там родилась.
– Почему ты так похожа на Тесс?
– Я объясняла: она меня многому научила.
– Но почему именно Тесс?
Зеркальная Девочка пожала плечами – совсем, совсем как Тесс.
– Она познакомилась с моей сестрой в Кроссбэнке еще до того, как я родилась. Мог быть кто-то другой. Но кто-то должен был быть.
Как Субъект, подумала Маргерит. Мы могли выбрать для наблюдения кого угодно. Так получилось, что выбрали его.
Субъект безразлично созерцал их беседу – если, конечно, его неподвижность означала безразличие.
– Продолжайте, – сказала Зеркальная Девочка, – говорите с ним. Вы ведь этого хотели.
По большому счету – да, всегда, хотя об этом можно было лишь мечтать.
– Привет! – сказала она срывающимся голосом, чувствуя себя полной идиоткой.
Ответа не было.
Она снова беспомощно взглянула на Зеркальную Девочку.
– Не так. Расскажите ему историю, – посоветовала та.
– Что ему рассказать?
– Расскажите о себе.
Какой-то абсурд, подумала Маргерит. Нельзя же вот так ни с того ни с сего что-то рассказать. Какая-то детская идея в духе Тесс. И вообще, она тут уже слишком долго. Она же не Субъект, чтобы бесконечно стоять на одном месте. Она обычный смертный.
И тут Маргерит захлестнула теплая волна. Такое чувство она испытывала, укладывая Тесс спать, читая ей на ночь (пока Тесс не выросла из этого возраста) что-нибудь из тех старых детских книжек, которые ей так нравились: «Страна Оз», «Хоббит», «Гарри Поттер». Усталость куда-то делась (возможно, ее прогнала Зеркальная Девочка), она закрыла глаза и задумалась, что могла бы рассказать Субъекту про Землю: не про историю с географией, а про собственную жизнь на планете. Вне всякого сомнения, рассказ этот покажется ему пугающе странным. Рассказ о ней самой: родилась так, как обычно рождаются человеческие дети у человеческих родителей; первые смутные воспоминания, какие-то кроватки и пеленки; осознание своего имени (первые двенадцать лет ее звали «Марджи»); погружение в скуку, ужасы и редкие радости школы (мисс Марметт, мистер Фоусек, миссис Бланд, строгие божества соответственно первого, второго и третьего классов); смена времен года, названия месяцев, сентябрь – пора в школу, ноябрь и первые по-настоящему холодные деньки, темный, иногда обжигающий январь, таяние снегов и дождливые месяцы вплоть до июня, сам июнь, жаркий и многообещающий, свобода, которая заканчивается вместе с августом; детские драмы: аппендицит и операция, грипп, пневмония; дружба, которая начинается и продолжается или же вдруг оканчивается; растущее понимание того, что родители – это два отдельных от нее человека, у которых есть в жизни и другие дела, не только забота о ней; мать готовит еду и убирает в доме, читает толстые книги, рисует углем (абстрактные деревушки, предполагается, что испанские, залитые по-больничному ярким солнцем); отец, далекий и тоже много читающий пресвитерианский священник, зычный властелин воскресных служб и очень тихий дома (Маргерит он часто кажется одиноким, одиноким перед богом, перед сложной архитектурой космоса, перед костылями скрытых смыслов, которые вынужден воображать, когда читает синоптические Евангелия, и в которые, как он однажды признался, так и не сумел поверить); ее собственное постепенно разгорающееся любопытство по отношению к окружающему миру, к ее собственному месту в природе, совершенно научное любопытство, по крайней мере насколько она поняла, что такое «наука», из книг и телепередач: как приятно знать все то, что в целом известно о планетах, их спутниках, звездах, галактиках, о том, как они рождаются и как в конце концов умирают, какое удовольствие доставляют даже те вопросы, на которые пока нет ответов, и все же их пытаются найти, и в этом отличие от хрупкой отцовской религиозности, которую он и обсуждать-то не желает, поскольку вера, похоже, это что-то вроде старинного фарфорового сервиза, прекрасного на вид, но чая в него лучше не наливать; понимание того, как отец гордится ее все растущим списком достижений («отлично» по всем предметам, кроме музыки и физкультуры, где подводит неуклюжесть; призы по математике и по физике; именные стипендии); внезапные подростковые неприятности, изучение собственного тела, которое вдруг стало преподносить разнообразные сюрпризы, понимание связи между пятнами крови на белье и репродуктивной системой, яйца, семена, тычинки, пестики, цепочка телесных актов, связывающая ее с прародителями всего живого на Земле; первые эротические опыты (с мальчиком по имени Джереми в подвальном этаже дома, пока его мама принимает гостей наверху; с мальчиком постарше по имени Эллиот в его спальне зимним вечером, пока муссон не дает его родителям вылететь из Таиланда); восторг, который у нее вызвали первые БЭК-изображения с HR8832/B, океанские пейзажи, словно сошедшие с цветных викторианских иллюстраций к Мелвиллу («Тайпи», «Ому»), восторг, который привел ее в астробиологию; именная стипендия в Принстоне (на выпускном в школе ее мать разрыдалась от гордости, и в ту же ночь с ней случился первый из серии ишемических приступов, закончившихся инсультом, который свел ее в могилу всего через полгода); рядом с отцом на похоронах: она заставляет себя стоять прямо, хотя ей хочется упасть и чтобы окружающий мир исчез; ее первый настоящий бойфренд в университете по имени Майк Окуда, тоже одержимый БЭК-кольцами, однажды, когда они занимались любовью, он признался, что в своих фантазиях представляет, как за ним наблюдают с другой планеты; боль расставания, когда Майк получил работу по проектировке двигателей на эффекте Холла где-то на Западном побережье, и последовавшее за ней осознание, что в любовь нужно не бросаться с головой, а строить ее из важнейших отдельных элементов при деятельной помощи партнера; стажировка в Кроссбэнке, где она разрабатывала предварительные системы классификации местных растений на основе данных тамошнего департамента наблюдения (четырехдольный внутренний стебель, бледный корешок, вырванный во время шторма); первое знакомство с Рэем, когда она ошибочно приняла свое к нему уважение за возможную любовь, и их первая физическая близость, их постепенно распадающийся брак (его неутихающая ревность и подозрительность, неодобрение ее визитов к друзьям, даже если те больны, его холодность во время ее беременности) и все то, что помогло ей пережить это трудное время (работа, долгие прогулки подальше от дома, торжественность зимних закатов); воды отошли, начинаются схватки, роды, она в палате, вымотанная и под действием лекарств, а Рэй в коридоре снаружи громко ругается с санитаркой; Тесса, чудо и очарование, проблеск божественного (сказал бы отец) в перемене ролей, дочь становится матерью, становится свидетелем того, что сама когда-то испытала; ее нарастающее разочарование, когда в Слепом Озере начали получать изображения нового, обитаемого мира, а она продолжала каталогизировать водоросли и мелководные цветы; развод, тяжелый спор из-за опеки, нарастающий физический страх перед Рэем, который она относила на счет паранойи (и напрасно, змея была настоящая); перевод в Слепое Озеро, радость от работы и одиночество, карантин, Крис…
