Закончив выяснение отношений с египтянами, русская и британская эскадры двумя кильватерными колоннами взяли курс к берегам Мореи. Французы последовали туда же, но несколько поодаль, в гордом одиночестве. Вдалеке в наступивших сумерках осторожно скользили тенями сардинцы с австрийцами. Всех интересовал порт Наварин, где уже собрал свой немалый флот упрямый и деятельный Ибрагим-паша.
Из воспоминаний участника событий: «…Французский адмиральский корабль снялся с дрейфа, прошел у нас под кормою и направился вслед за своей эскадрой. За ним последовал английский корвет и фрегат… Мы же, снявшись с дрейфа, легли вдоль берегов Мореи, по одному направлению с английской эскадрой… Курс наш ведет к Наварину…»
Так состоялась знаменитая демонстрация флагов у острова Занте 1 октября 1827 года.
* * *
Британская Средиземноморская эскадра вот уже несколько месяцев, как покинула благодатную Мальту и начала свое крейсерство в восточной части моря. Корабли под сине-красным «Юнионом Джеком» устало качались в бесконечных проливах Архипелага.
Во главе эскадры – вице-адмирал Эдуард Кодрингтон, один из лучших флотоводцев Соединенного Королевства. За плечами 57-летнего вице-адмирала была большая полная событий жизнь и служба. На флоте с двенадцати лет. Впервые он отличился, будучи еще лейтенантом на линкоре «Квин-Чарлотт», в далеком 1794 году у французских берегов. Затем командовал брандером и корветом, фрегатом и, наконец, линейным кораблем «Орион». Именно на «Орионе» Кодрингтон принял участие в знаменитом Трафальгарском сражении, пленил три французских линкора, за что был награжден золотой медалью. Потом в 1810 году Кодрингтон участвовал в защите Кадиса от французов, успешно командовал эскадрой у испанских берегов и даже отличился в сухопутном сражении при Вилла-Сукка, командуя сводным отрядом моряков. Уже контр-адмиралом в эскадре сэра Кокрэйна воевал в Северной Америке при Балтиморе и Новом Орлеане, крейсировал в Мексиканском заливе. С 1821 года он вице-адмирал, а в 1826 году получает назначение командующим Средиземноморской эскадрой. Счастлив был вице-адмирал и в браке, имея от своей жены Иоанны Халл двоих сыновей и трех дочерей. Многим позднее российский биограф Кодрингтона напишет о нем следующее: «Как воин, он оставил по себе блестящий пример для службы, которую любил безгранично и в которой считал священною обязанностью выставлять заслуги своих подчиненных. Открытый и благородный характер его никогда не выражал скрытности, и хотя откровенность его часто была неблагоприятна для его личных выгод, но, несмотря на то, прямой и твердый характер его всегда будет глубоко уважаем всеми». Ныне, став флагманом, Кодрингтон был призван решать дела не столько военные, сколько политические. Три десятка лет назад у берегов Италии подобную задачу решал его знаменитый учитель, теперь же его ученику предстояло повторить нельсоновский успех у скал Мореи.
Назначая Кодрингтона командующим эскадрой в столь щекотливый для Лондона момент, кабинет учитывал, казалось, все: боевой опыт и личный авторитет, количество наплаванных миль и мнение общественности. Упустили из вида лишь одно. Ошибка эта впоследствии будет стоить многим, в том числе и самому вице-адмиралу, карьеры. К досаде Уайт-холла, сэр Кодрингтон окажется не только боевым моряком, но и честным человеком…
Итак, британские корабли уже затаились в ожидании последнего решительного приказа. Уайт-холл, после долгих раздумий, все же бросил свою эскадру на чашу весов! Кабинет лорда Каннинга теперь балансировал на острие ножа. С одной стороны, нельзя было отставать от союзных России и Франции, с другой – жаль было отпугивать от себя давних друзей – турок.
С Кодрингтоном же сложности начались с самого начала. Еще будучи на рейде Ла-Валетты, знакомясь с присланными инструкциями, адмирал поднял шум:
– У этих умников наверняка белая горячка! Чем больше читаю, тем меньше соображаю!
– Такое иногда бывает, когда всю жизнь не отрываешь зада от кресла! – поддержал командующего командир флагманской «Азии» желчный Джон Курцион.
– Вы послушайте, джентльмены, я цитирую! – обратился к своим капитанам Кодрингтон. – «Вы не должны брать ничьей стороны. Ставьте свои корабли меж ними и сдерживайте их в спокойствии рупором. В нем я подразумеваю и силу». Мне что, рупором их по головам лупить?
– А ну их…! – вице-адмирал в сердцах швырнул бумаги в угол салона. – Будем думать сами и надеяться лишь на свои головы и сердца!
В своих выводах командующий нисколько не преувеличивал. Если в одном из правительственных посланий ему рекомендовалось делать все возможное для чести флага, то в другом (лежащем тут же) объявлялось, что официальный Лондон желает только посредничества между враждующими сторонами без нарушения мира.
– Пиши ответ! – велел в конце концов Кодрингтон адъютанту. – Я сомневаюсь, что смогу остановить возможное столкновение. Я верю лишь в пушки – только они способны сохранить мир, честь и славу британского флота!
Корабли еще не успели выбрать становые якоря, как те вновь шумно упали в воду.
– Я не двинусь ни на фут, пока мне не будет разрешено прекратить греческий спор пушками, а не мифическими переговорами! Я боевой адмирал, и мне нужна ясность!
Наконец Лондон невразумительно, но все же подтвердил права командующего на открытие огня в случае крайней необходимости.
– Вот это другое дело! – щелкнул пальцами сэр Кодрингтон. – А теперь скорее в море, пока в Уайт-холле не передумали!
Несмотря на непогоду и противный ветер, британские корабли стремительно снялись с якорей и растворились за окоемом. Попробуй теперь их отыскать!
Появление у греческих берегов союзных эскадр, конечно же, не осталось без внимания повстанцев. В те дни храбрый корсар Якобо Италес доносил своим вождям: «Я узнал, что Ибрагим-паша, встретив у берегов Греции европейские военные суда, должен был остановиться, пришел в бешенство, вернулся в Наварин и на шлюпке прибыл в Модон. Его войска, двинувшиеся вперед сухим путем, также вернулись. Ибрагим впал в меланхолию, никого не слушает и хочет со всеми войсками напасть на проход Армиро с сухого пути, так как с моря нельзя теперь».
25 сентября к Кодрингтону подошли французы. Корабли обменялись положенной в таких случаях салютацией. Однако на палубах обошлось без особых восторгов. Память о недавнем кровавом двадцатилетнем противостоянии была еще слишком свежа. Французский контр-адмирал де Реньи был настроен по отношению к союзнику прохладно. Последний отвечал тем же.
Де Реньи было тогда сорок семь лет, из которых он прослужил во французском флоте более трех десятков лет. Все Наполеоновские войны он пробыл в чинах не слишком больших, а капитаном стал уже после реставрации Бурбонов. Особых подвигов за де Реньи на числилось, но все признавали его как опытного моряка и осторожного начальника. Контр-адмиралом де Реньи стал всего полтора года назад, когда в Тулоне была сформирована «летучая эскадра», для действий в греческих водах. Как и подавляющее большинство французов, де Реньи англичан не терпел, два десятилетия непрерывных войн не прошли для него даром, а потому относился к новым союзникам с недоверием и подозрением, видя подвох в каждом действии или неосторожном слове. Но прошлое – прошлым, а теперь обоим адмиралам предстояло действовать сообща.
